Золотая рыбка - [75]
— Это не было сложным, — Эдвард горько хмыкает, подвинувшись ко мне ближе. Он поднимает ладонь, в стремлении погладить меня по щеке, и от неожиданности ее появления я капельку морщусь. Для него это знак. И такое чувство, что ожидаемый.
— Видишь! — демонстрирует мне, — Ты боишься, когда я подношу руку к твоему лицу. Ты мне не доверяешь.
Ох ты, черт!..
— Нет, — поспешно качаю головой, ту самую ладонь его перехватив собственной, — ну что ты. Я доверяю тебе.
— Я хочу, чтобы ты доверяла, — исправляет Эдвард, наклонившись и запечатлев поцелуй у меня на лбу, — и я верну твое доверие, обещаю.
От него это звучит уверенно, твердо и, как всегда, будто не подлежит обсуждению.
Он целует меня, выбрав наиболее удачный момент, и почти вопросов в этом поцелуе обращается к сердцу, выпрашивая понимания для себя. Без высоких разговоров о гордости.
— А как мне заслужить твое доверие? — шепотом зову мужчину, оторвавшись. Недвусмысленно прикасаюсь к его гладковыбритой щеке, вчера получившей от меня пощечину, и вздрагиваю.
Эдвард глубоко, до самого упора вздыхает.
— Ты сказала мне, что не уйдешь, — тщательно подбирая слова, говорит он, — и я доверяю тебе. Мы ведь условились, что теперь все по-честному, так? И что нам нужно обсудить многие вещи.
Еще бы я об этом забыла…
— Прости меня, — немного шокировав его таким ответом на услышанное, дотягиваюсь до той самой щеки пальцами. Ласкаю ее, ненавидя себя за то, что натворила. — Лучше бы я ударила себя, Эдвард.
Он мягко улыбается моей нежности. Ему приятно.
— Но ты ведь женщина, Белла, — перехватывает мою ладонь, поцеловав тот палец, на котором кольцо. Он всегда так делает, когда хочет доказать, что рядом и понимает меня.
— Женщинам что же, позволено бить мужчин?
— По крайней мере, они делают это в крайнем случае, — пытается рассмешить меня муж.
— А мужчины?..
Он мрачнеет.
— А мужчины тогда, когда им взбредет в голову, — Эдвард опускает глаза, сглотнув горечь. — Белла, я бы никогда тебя не ударил. И я никогда тебя не коснусь подобным образом. Пожалуйста, поверь мне.
Он заново, проговорив все это, подносит ладонь к моему лицу. Робко, полудрожащими пальцами касается кожи. Но я не морщусь. Не хмурюсь. Не отворачиваюсь.
Я его не боюсь. Ну как, как он мог подумать другое?
— Я тебе верю, — убеждаю мужчину, извернувшись так, чтобы оказаться поближе к его плечу. На Эдварде нет рубашки и пижамы, на нем только боксеры. И свежесть душа, вымытой кожи, шампуня… у меня кружится голова. — Только и ты поверь, что я никогда не оставлю тебя ни в пользу Алесса, ни в пользу кого-то еще. Не прощайся со мной, пожалуйста…
Эдвард приникает своим лбом к моему.
— Обещаю, Белла. И верю.
Затем Каллен наклоняется пониже, не лишая меня шанса себя коснуться. Самостоятельно целует губы, чуть сильнее атакуя нижнюю.
Что мое, что его тело на этот контакт реагирует незамедлительно.
Откровенные разговоры располагают к интимной обстановке?
— Я тебя люблю… — бормочу, уткнувшись в его плечо и поглаживая обоими руками широкую спину, — всегда-всегда-всегда…
Эдвард приглушенно стонет, наткнувшись указательным пальцем на мою грудь. Его тело надо мной проявляет свою благосклонность к нашему занятию сильнее.
— М-м-м, — мужчина облизывает губы, прервав наш поцелуй. С трудом, с нежеланием, но остановившись. Его пальцы все еще поглаживают мое тело, а горячее дыхание прекрасно ощущается на коже. — Если мы продолжим в том же духе, Беллз, завтрак остынет и не будет больше вкусным.
Я недоверчиво оглядываюсь по сторонам.
— Но я еще ничего… — осекаюсь, заметив дымящийся поднос на прикроватной тумбочке. В лучших традициях американских фильмов, просмотренных мной в детстве, он наполнен разнообразной едой. И конечно же на его серебристой поверхности две чашки кофе.
— Завтрак в постель, — объясняет муж, заметив мое недоумение, — в эти выходные тебе не придется ничего готовить. Я буду тебя кормить.
От его кривоватой улыбки, от его воодушевленного лица, от близости… я таю. И в то же время радуюсь, наслаждаясь этим великолепным моментом, потому что после ужасной вчерашней пятницы и не надеялась его получить.
Эдвард не выглядит усталым, из его черт испарилась болезненность.
День, наступивший вчера, вчерашним и остался. Неизменно.
— Спасибо… — растроганно шепчу, толком и не увидев, что на подносе. Я съем все, что мне предложат. Эдвард позаботился обо мне.
— Не за что.
Он ловко усаживает меня на простынях, утянув за собой и чмокнув в нос. Словно бы по волшебству между нами появляется раскладной кроватный столик с изящным узором на ножках, а его деревянную поверхность тут же занимает завтрак. Уверенными движениями распределяя тарелки и чашки на подносе по ему одному согласной схеме, краем глаза Эдвард наблюдает за мной. С ухмылкой.
— Круассаны!
— Ага, — мой восторг по невидимому проводу передается и ему. Заприметив интерес к конкретному блюду, которое увидела первым, муж поворачивает его ко мне лучшей стороной.
Девять маленьких круассанчиков. Идеальной формы, выпеченные по всем канонам, с золотистыми боками и крошащейся корочкой, они приветственно глядят на меня с тарелки. Та самая свежая выпечка, что пахнет божественно.
Сочельник, восемь часов вечера, загородная трасса, страшная пурга и собачий холод. Эдвард Каллен лениво смотрит на снежные пейзажи за окном, раздумывая над тем, как оттянуть возвращение домой еще хотя бы на час… что случится, если на забытом Богом елочном базаре он захочет приобрести колючую зеленую красавицу?
Отец рассказывает любимой дочери сказку, разрисовывая поленья в камине легкими движениями рубинового перстня. На мост над автотрассой уверенно взбирается молодая темноволосая женщина, твердо решившая свести счеты с жизнью. Отчаявшийся вампир с сапфировыми глазами пытается ухватить свой последний шанс выжить и спешит на зов Богини. У них у всех одна судьба. Жизнь каждого из них стоит три капли крови.
Для каждого из них молчание — это приговор. Нож, пущенный в спину верной супругой, заставил Эдварда окружить своего самого дорогого человека маниакальной заботой. Невзначай брошенное обещание никогда не возвращаться домой, привело Беллу в логово маньяка. Любовь Джерома к матери обернулась трагедией… Смогут ли эти трое помочь друг другу справиться с прошлым?.. Обложки и трейлеры здесь — http://vk.com/topic-42838406_30924555.
Встретившись однажды посредине моста,Над отражением звезд в прозрачной луже,Они расстаться не посмеют никогда:Устало сердце прятаться от зимней стужи,Устала память закрывать на все глаза.
Маленькие истории Уникального и Медвежонка, чьи судьбы так неразрывно связаны с Грецией, в свое первое американское Рождество. Дома.Приквел «РУССКОЙ».
«Если риск мне всласть, дашь ли мне упасть?» У Беллы порок сердца, несовместимый с деторождением… но сделает ли она аборт, зная, на какой шаг ради нее пошел муж?
По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.