Но данная точка зрения может быть оспорена. Уже знакомый нам знаменитый историк науки Гюнтер Стент, у которого, между прочим, есть еще и биологическое образование, выдвинул четыре контртезиса к утверждению Эрвина Чаргаффа, знаменитого биолога с задатками историка науки. Каждый из них интересен сам по себе, полон блистательной игры мысли и заслуживает отдельного рассмотрения. Но лишь один из этих контртезисов тесно связан с обсуждаемой темой — научной журналистикой.
Вот что он писал — это длинная цитата, но она заслуживает того, чтобы привести ее целиком:
«И здесь наконец мы действительно видим существенное различие между творениями искусства и науки, а именно — осуществимость парафраза.
Смысловое содержание художественного труда — пьесы, кантаты или картины — самым серьезным образом зависит от способа его представления; то есть чем талантливее работа художника, тем более вероятно, что любое отклонение от оригинала или его упрощение приведет к потерям в содержании работы. Другими словами, чтобы перефразировать великое произведение искусства — например, переписать «Тимона» без потери его художественных свойств, — требуется гениальность, равная таланту творца оригинала. Такой пересказ будет сам по себе поистине великим творением искусства.
Напротив, смысловое содержание выдающейся научной статьи — хотя ее воздействие на общество в момент публикации тоже могло решительным образом зависеть от способа изложения — в дальнейшем часто бывает перефразировано без существенной потери смысла учеными меньшего ранга. Так, простого утверждения «ДНК есть двойная спираль» сегодня достаточно, чтобы изложить суть великого открытия, сделанного Уотсоном и Криком, в то время как фраза «Человек отвечает на удары судьбы тем, что теряет сердечную доброжелательность к людям и обретает страстную ненависть к ним» представляет собой всего на всего банальность и никак не может служить парафразом «Тимона». Шекспиру потребовалось написать «Короля Лира», чтобы пересказать (и улучшить) «Тимона Афинского», и действительно эта вторая пьеса вытеснила первую из шекспировского репертуара».
Но тут возникает искушение в свою оспорить точку зрения Стента, который рискнул оспорить тезис Чаргаффа. Как, к примеру, перефразировать утверждение «Е равняется эм-цэ в квадрате», или «синус квадрат альфа плюс косинус квадрат альфа равен единице», или «квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов»? А, с другой стороны, не является ли передача всего труда, проделанного Уотсоном и Криком, одной короткой фразой, подобием черно-белой фотографии картины Пикассо, приведенной на этих страницах?* Это правда, что для пересказа работ Шекспира на русский язык понадобился талант, почти равный гению великого англичанина (если согласиться, что именно Вильям Шекспир автор этих работ). И Пастернак, Лозинский, Маршак, Щепкина-Куперник им обладали. Но ведь то же самое и с великими достижениями науки. Необходим действительно незаурядный талант для того, чтобы перевести их — а не только самую суть их! — на обычный язык, «перефразировать» их смысл, корни, возможные приложения, неизбежные следствия, все еще остающиеся неясные и спорные детали, все то, что является такой же необходимой составляющей работы ученого, как цвет для картины художника.
Но ведь это как раз и есть то, что должен ежедневно и ежечасно делать Научный Журналист.
Теперь, чтобы не запутаться окончательно в хитросплетениях тезисов и антитезисов, следует впрямую вернуться к вопросу, вынесенному в заголовок: так что же такое наша профессия и наше призвание — искусство или наука?
«Журнализм, в лучшем своем выражении, есть другой, нежели научный анализ, способ говорить правду о мире вокруг нас», — писал бывший в то время главным редактором журнала NATURE Джон Мэддокс (после выхода на пенсию, сэр Джон: королева Елизавета сделала его лордом — в Англии умеют ценить талант пишущего и думающего человека). Он имел в виду журналиста вообще, мы же интересуемся частностью — научной журналистикой. В нашем деле говорить правду — то есть просто повторять без искажений то, что сказали ученые, — недостаточно. Научный журналист должен сделать эту правду понятной, интересной, увлекательной и остающейся в памяти человека с улицы. Это не противоречит принятому разделению пишущих для газет и журналов профессионалов на три группы: репортеры собирают факты, журналисты сообщают о том, что говорят об этих фактах другие люди, писатели рассказывают о том, что думают по поводу этих фактов они сами. В случае научных журналистов и писателей, пишущих о науке, разница лишь в том, что факты эти всегда имеют отношение к ученым и тому, чем они заняты.
А теперь — в последний уж раз, еще одна цитата из Макса Перуца, нобелевского лауреата по химии: «Воображение играет первую скрипку и в научных и в художнических творениях, но в то время как художник подвластен лишь ограничением, наложенным на него самим собой и культурой, в которой он живет, из-за плеча ученого всегда заглядывают на его деяния коллеги и сама Природа. Перефразируя Уинстона Черчилля (тоже, кстати, получившего Нобелевскую премию, но по литературе, за свои мемуары. —
