— «Но есть места, где я вижу только одну линию следов». — «Да, это когда я нес тебя на своих руках по твоему пути», — ответил ему Вездесущий.
Искусство научной популяризации — в том смысле, в котором мы условились понимать этот термин — всегда сопровождает научное исследование, поскольку ученому необходимо хотя бы иногда и хотя бы самому себе объяснять, что же он делает в этом мире. Иначе труд его становится бессмысленным. Но порой наступает время, когда одно лишь это искусство, если ученый сумел в должной мере вырастить в своем сознании Научного Журналиста, переносит исследование из одной точки в другую, ранее казавшуюся недосягаемой. На субъективном уровне это воспринимается как озарение, прозрение, инсайт, внушенное свыше, боговдохновение. Один из лучших и общеизвестных примеров — Периодическая система элементов, пришедшая Менделееву во сне. Но существуют и другие примеры этого не столь уж редкого явления, корни которого мы теперь знаем.
В заключение — две хорошие цитаты.
Первая, длинная, из статьи Луи де Бройля о соотношении рационального и эмоционального начал в научном исследовании: «Воображение, позволяющее нам представить себе сразу часть физического мира в виде наглядной картины, выявляющей некоторые ее детали, интуиция, неожиданно раскрывающая нам в каком-то внутреннем прозрении, не имеющем ничего общего с тяжеловесными силлогизмами, глубины реальности, являются возможностями, органически присущими уму; они играли и повседневно играют существенную роль в создании науки. Конечно, ученый рисковал бы впасть в заблуждение, если бы он в ходе своей работы переоценивал значение воображения и интуиции; он в конце концов отказался бы от концепции рациональности Вселенной, которая является основным постулатом науки, и постепенно возвратился бы к мифическим объяснениям, характерным для донаучной фазы человеческого мышления. Тем не менее воображение и интуиция, используемые в разумных пределах, остаются необходимым вспомогательным средством ученого. Очень часто нам приходится переходить от одного рассуждения к другому посредством акта воображения или интуиции, который сам по себе не является полностью рациональным актом. Человеческая наука, по существу, рациональная и в своих основах, и по своим методам, может осуществлять свои наиболее замечательные завоевания лишь путем опасных внезапных скачков ума, когда проявляются способности, освобожденные от тяжелых оков строгого рассуждения: их называют воображением, интуицией, остроумием».
Вторая, короткая цитата — вновь слова мудрого человека, и они дают некоторую подсказку к ответу на вопрос: так что же такое научная журналистика — наука или искусство? Человек этот провел долгую жизнь в своей лаборатории, и ему посчастливилось раскрыть некоторые из секретов Природы. Но говорит он о другом — о страсти. Может ли страсть стать объектом научного анализа, или же она предмет изучения исключительно искусства? Если известен ответ на этот вопрос, то не составит труда ответить на тот, что вынесен в заголовок.
А теперь сама цитата: «Давно бы пора широкой публике отказаться от дезориентирующего ее мифа о том, будто научное исследование — это холодное, бесстрастное занятие, лишенное такого человеческого качества, как воображение… поскольку любая научная работа — это предприятие, полное истинной страсти». Это сказано Питером Брайаном Медаваром, нобелевским лауреатом по физиологии и медицине. Он был одним из очень немногих крупных ученых, кто обладал достаточным запасом рефлексии, чтобы взглянуть на свою собственную работу со стороны — то есть овладел одним из главнейших умений Научного Журналиста. Но при этом он не утратил способности удивляться и чувства юмора — двух других качеств, абсолютно необходимых в нашей профессии. Об этом говорят уже одни только названия его автобиографии, написанной за год до смерти, в 1986 году, «Воспоминания мыслящей редиски», и другой книги, вышедшей в свет двумя десятилетиями ранее, «Искусство разрешимого», где слово «искусство» использовано ученым ни в коем случае не случайно.
Теперь нетрудно угадать, каков мой личный ответ на вопрос, заданный в заголовке. Но и другие точки зрения имеют, разумеется, право на жизнь.