Со стола было быстро убрано. Зинаида, захлопнув дверцу шкафа, повернулась к отцу:
— Спокойной ночи, тятя! Я на поветях ночую. Пойдем, Филька!
Филька нехотя последовал за сестрой.
Влас позевнул и стал разуваться.
— Так-то, Марья. Живете, значит? Ничего, говоришь? Ладно?
— Как будто ладно, Влас. Конешно, скучно об своем хозяйстве. Да скучать недосуг. Работа. Я со скотом возжаюсь. Хороший скот подобрался...
— А как другие?
— Которые тоже шибко к работе привержены. Есть, конешно, отлынивающие. Без этого не бывает.
Влас босиком прошел к постели и потянулся.
— Та-ак... — проговорил он. — Так... Что же, и балахонские тоже не сдают? Приобвыкли к работе?
— Балахонские не хуже прочих, Влас. Даже на удивленье. Взять хотя бы Василия да Артема, или Никоныча старика. Сполняют свое дело хорошо.
— Удивительно мне это... — раздумчиво протянул Влас. — Не ждал. Скажи на милость! Васька Оглоблин, никогда у него за душой ничего не было, ни к какому хозяйству привычки не имел, а выходит из него справный хозяин! И не верится мне.
— Верно, верно, Влас! — горячо подхватила Марья. — И мне сумнительно было. А как он принялся охлопатывать насчет кормов, я и удостоверилась. Много он тогда трудов положил...
И Марья, воскрешая в своей памяти дни, когда Василий носился по окресностям в поисках кормов, стала рассказывать мужу о том, что тогда сделал Василий.
Не прерывая ее, прослушал Влас о Василии: ничего не сказал и, сидя на постели, внезапно впал в задумчивость. Марья притихла. С легким испугом сбоку посмотрела на мужа и увидела странное: Влас растерянно чему-то улыбался и глядел куда-то далеко, за стены избы.
— Влас! — нерешительно окликнула она. Улыбка растаяла на лице мужа, он встряхнулся и решительно стал расстегивать ворот рубахи.
— Спать, — сказал он тихо. — Давай, Марь, спать...
7.
Потушена лампа. Тьма. Влас лежит молча в постели, чувствуя возле себя по-привычному, как много лет подряд, Марью. Сон медленно и нехотя наваливается на него. Тишина в избе, тишина, от которой Влас отвык за последние месяцы, волнует его, слегка тревожит. Присмиревшая Марья дремлет, чутко сторожа покой мужа. Безвольно борясь со сном, Влас пытается продумать обо всем том, что встретило его в деревне. Но мысли не укладываются в ровные плавные вереницы — мысли скачут и путаются.
И так долго. Скачут и путаются мысли. Желанен сон, но хочется, чтоб настало поскорее утро.
И сон, наконец, приходит. Он мягко и крепко охватывает Власа. Он успокаивает его.
...Тяжела дорога. Она тянется полем. Поле пустое, безродное. Низко плывут над головою серые облака. Нет солнца. Где-то сеется дождь, и сюда доносится холодная сырость. Котомка давит плечи. Итти трудно: земля тянет к себе, ноги грузнут в рыхлой земле. И по бокам дороги горят унылые костры, дым от которых низко стелется по земле,
Влас идет и боится оглянуться. Тоска сжимает его сердце. Тоска раздирает его. Не хочется уходить из родных мест, не хочется итти в холодную неизвестность, но какая-то сила гонит его, гонит беспощадно. Порою он останавливается, и тогда ветер, неся с собою мельчайшие брызги далекого дождя, обвевает его горячий лоб и прижимается к нему острым холодком.
Влас идет, и тоска ширится в нем, тоска жалит его. Надо вернуться, непременно надо вернуться! Но нет сил, кто-то не пускает, кто-то гонит вперед, все вперед.
В тихом шелесте ветра слышатся какие-то смутные голоса. Кто-то смеется, кто-то плачет. Кто-то зовет, настойчиво зовет Власа. И он не может различить, откуда несутся призывные, смутные зовы: сзади ли или оттуда, куда он через силу идет?
В тихом шелесте ветра крепнут голоса. Вот уже различает Влас отдельные слова. Вот слышит он:
— Власушка... Влас, воротись, воротись!..
Да, это сзади кричат ему, сзади умоляют его вернуться. О, как хочется ему повиноваться этому зову! Но не может он, не может...
Дышать становится трудно: жестокая рука сжала грудь, жестокая рука добралась к горлу. Душно, душно Власу.
— Власушка!.. Воротись, Влас, воротись!..
Конечно, конечно, он вернется! Но нет сил повернуться обратно...
И вот громче и тревожней...
— Власушка! Влас!.. — И чужая рука отпускает горло, падает на плечо, треплет его:
— Власушка! проснись!..
С трудом отгоняя от себя кошмарный сон, Влас приподнимается на постели. Сквозь неплотно закрытые ставни льется в избу тонкий яркий солнечный луч. Марья тормошит Власа и тревожно повторяет:
— Проснись, Влас!.. Утро!
Влас окончательно просыпается. Теплая радость наполняет его всего. Нет никакой дороги. Утро. Как хорошо!
— Утро! — повторяет он. — Ну, хорошо, Марь! Очень хорошо! — И он ласково обхватывает жену за плечи и заглядывает в ее мерцающие в полутьме глаза. — Утро!..
