Красный огонек прыгал и дрожал за закоптелым стеклом. Тени на стенах подплясывали. За столом стало сразу тесно: все сдвинулись поближе к Василию и Артему.
— Не умею докладать... Только скажу я вам, товарищи ячейка, что мы, беднота, балахонская мелкота да голытьба, еще своего полного голосу не имеем... Возьму я этот случай с Галкиным. Выходит, он, справедливо сказать, как собака на сене: ни себе, и другим. И с кем ни скажешь об этом, все за его заступаются! Вот ты, Степан Петрович!.. — Василий повернулся к председателю. — Вот ты меня сразу же отшил напрочь с этим делом. А потом в сельсовете этак же...
— Какое дело? Какой случай с Галкиным? — перебил Василия Зайцев.
— Эх! — огорчился Василий. — Неладно все у меня выходит. Стало-быть, я тебе еще не обсказал об сене! Ну, вот...
Путаясь и сбиваясь, Василий, наконец, толком и подробно рассказал о том, как он принялся добывать корма для коммунального стада, и о том, какие пришлось ему в этом деле встретить препятствия. Подробней и многословней всего он поведал о столкновении своем с Галкиным.
Слушали Василия молча и внимательно. Зайцев изредка переспрашивал что-нибудь, но не сбивал Василия, а помогал ему распутывать свою речь. Степан Петрович усмехался.
6.
Через два дня после разговора в ячейке в коммуне состоялось собрание бедноты.
Об этом собрании в коммуне и по деревне вспыхнули горячие разговоры. Когда часть коммунаров и крестьян узнала, что на собрание созываются только бедняки и батраки и что середняков туда вовсе и не зовут, по избам, по углам покатились темные и острые догадки. Дошли разговоры эти, догадки эти и до Марьи. Она налаживала корм скотине и с грубоватой ласковостью отталкивала нетерпеливую буренку, когда одна из женщин нарочито громко и весело прокричала:
— Ну, девки, бабы! беднячки да батрачки, налаживайтесь седни после паужина на сходку, на собранье!
Марья подняла голову.
— Пошто же это не всех скликаешь? — удивилась она. — Не все разве в коммуне одинакие?
Сначала никто ничего не ответил ей. Но затем тот же звонкий бабий голос задорно прозвенел:
— Значит, Марья, не совсем одинакие!
— Ростом, али рожей не вышли? — осердилась Марья и с досады толкнула корову. — Али чем иным?!
— Бедноту соединять будут, — примирительно объяснила соседка Марьи. — Василий да иные балахонские стараются.
Марья покрутила головой:
— Обчее, мирское, может быть, дело, всюю камуну надо бы собирать, Ладно ли это — одних в одну сторону, а других в другую?..
— Видно, так надобно...
Марья понесла домой горячую обиду. По дороге она встретилась с такими же обойденными женщинами. Она посетовала, поохала, те тоже закручинились. В бабьих охах и ахах пошли предположения и догадки.
— В камуне, слышьте, одних бедняков оставят! Тех, кои ничегошеньки с собою в мир, в обчий кошель, не принесли!
— Середняков просто безо всего выгонят, да и конец!
— Не может этого быть!
— Нет, девоньки, может быть!.. Все, все может быть!..
Слушки, догадки и предположения поползли по избам. А на третий день собрание бедноты и батраков состоялось.
Собрались в избе-читальне. Был вечер, и опять тускло горела лампочка и тени беспорядочно шарились по стенам.
Василий с Артемом устроились у двери и пропускали на собрание с разбором, оглядывая каждого пришедшего.
— Чтоб неподходящие какие не сунулись! — весело объяснил Василий.
— Одна чистая пролетария нонче на совет созвата! Безо всяких других которые! — вторил ему Артем.
Коммунары сходились возбужденные и заинтересованные небывалым собранием.
Тени густели и липли дружнее к стенам. Говор крепчал. Изба-читальня наливалась людским шумом.
Когда народу набилось полное помещение, и часы-ходики сдвинули свои стрелки к девяти, на собрание пришли Зайцев и Степан Петрович. Василий протолкался к ним сквозь толпу и возбужденно сказал Зайцеву:
— Зачинать надо! Полная собрания!
— Сейчас откроем! — согласился Зайцев. Был водворен порядок, и Зайцев, открывая собрание, объяснил, зачем оно созвано и чего должно добиваться:
— Беднота у нас тут совсем не организована. Своих правов не знает, от руководства делом коммуны стоит далеко. Надо бедноте укрепиться. Партия, товарищи, в деревне опирается главным образом на батрачество и на бедноту! Середняков, конечно, обижать не полагается и нельзя, но впереди всех в деревне беднота да батраки должны итти. А у вас тут как?..
— У нас тут обратное! — выкрикнул кто-то от дверей. Василий, услышав беспорядок, выскочил и замахал руками:
— Правильно! правильно!.. только — шш! не перебивайте, ребята, товарища! Не орите без времени!
— У вас тут обратно, — мотнул головой Зайцев. — И вот сегодня мы давайте начнем организоваться...
Зайцев долго и обстоятельно объяснял собранию, для чего и зачем бедноте и батракам следует организоваться и сплотиться. Слушали его сосредоточенно и внимательно. Слушали, соблюдая тишину, только изредка кто-нибудь не выдерживал и перебивал вопросом, и тогда выскакивал Василий, махал руками и шипел на нарушителя порядка:
— Шш!.. шш!.. Помолчите, граждане ребята!..
После Зайцева сразу предложили собравшимся высказываться. И первым, немного поломавшись, выступил Артем.
