— Смекалки тута мало требовается... Не в смекалке дело. Гадют сволочи!
— Хто?
— Хто?! — Василий оглянул своих собеседников и внезапно оживился, вспыхнул, встрепенулся.
— Братцы! — повысил он голос, — настоящей правды совецкой найтить я не могу! Скрозь пальцев она у меня скачет, а ухватить ее не могу!.. Дело прозрачное, как стеклышко, а туману в ем напущено, што и не провернешь!
И он, путаясь и горячась, рассказал про свою незадачу — про стычку с Галкиным, про разговор в сельсовете, про мытарства свои и огорчения.
Мужики дымили трубками и слушали внимательно. Старик Карп, кривоглазый брюзга и спорщик, назидательно и убежденно прохрипел, когда Василий выложил свою обиду:
— Правды настоящей нету на земле.
Но внезапно на старика Карпа зашикали, замахали руками:
— Отстань ты, охало!
— Закаркал!
— Тут настоящий, праведный совецкий закон отыскать стадо, а он: пра-авды нету!.. Молчал бы лучше!..
Вспыхнул шумный разговор.
— Слышьте-ка, ребята, товарищи! — перебил всех молодой мужик. Рябое лицо его нервно и возбужденно дергалось, глаза бегали во все стороны. — Слышьте-ка! Такое дело надоть обчим собраньем порешить! Камуной и сходом! Тут скрытность кулацкая и покрытие ее сельсоветом... Тут перешерстить многих возможно! До самой крайности!
— Верно, верно, Артемка! — вскочил Василий и радостно хлопнул рябого по плечу. — Сходом! Обчим собранием!.. До самой крайности!
Мужики, примолкнув, заинтересованно и сочувственно следили за Василием и рябым, и едкий дым из трубок сгущался над их головами.
— Поддоржите, братцы? — сунулся к ним Василий.
— Валяй, заваривай!
— Шуруй!..
— Закручивай, Васька! Вся беднота тебя поддоржит!
— Дело справедливое. Не отстанем!
Как подхлестнутые, взволновались, прорвались мужики. Дым над ними заплясал, заколыхался.
— Ух! Вот и ладно! — вспыхнул Василий, и лицо его засияло радостной улыбкой.
4.
Филька, весь вымазанный в копоти и керосине, возился около трактора. Тракторист сосредоточенно сворачивал цигарку и рассказывал.
Голые березки вяло гнулись под слабыми порывами ветра. Синий дымок костра вился по земле, цепляясь за прошлогоднюю бурую траву. Свежевзметанная пашня сочно чернела. Вороны, поблескивая на солнце чернью крыльев, осторожно и мягко перелетали с места на место.
Тракторист, коренастый широкоскулый парень, хвастался и красовался перед Филькой и заворачивал всякие замысловатые и непонятные слова. У тракториста была передышка в работе, он до полуденного часу сделал свыше кормы, и теперь, отдыхая и разминая плечи и поясницу, он поражал Фильку своей ученостью, своими знаниями, своей опытностью. Филька замирал от восхищенья. У Фильки горели уши и щеки, и глаза на его измазанном лице сверкали ярко и солнечно.
— Техника! — внушительно тянул тракторист. — Главное, парнишка, это техника. Понимание — что к чему. Если у тебя магнета шалит или свечки дурят, обязан ты технически сразу же определить причину. Глянул в мотор — и готово! определил!.. Тебе, Филька, вникать надо с полным вниманием!
— Я стараюсь! — зажегся Филька. — Честное слово, стараюсь!
— Окромя старанья, — внушительно оборвал Фильку тракторист, — нужен еще ум. Ум!.. Я на механическую должность тоже не сразу попал. Я, брат, попарился да попотел покуль вникнул в механизмы. Меня курсы человеком сделали.
Филька поднял голову:
— Я, дяденька Миколай Петрович, очень хочу на курцы попасти! Очень хочется мне!
— Очень хочется! Хотеть — не штука, — возразил тракторист. — Твоего хотенья незначительно! Требуется командировка. Во-первых. А потом — годы. Годы твои, Филька, неподходящие.
— Мне тринадцать сполнилось! — обидчиво пояснил Филька, — Каки-таки ещо года? Не махочкий я!
— Тринадцать? — переспросил тракторист и вытянул ноги. Поглядев молчаливо на порыжелые носки ичигов, он долго ничего не говорил. Потом внезапно рассмеялся.
И смех его, неожиданный и совсем не связанный с тем, о чем он говорил, на мгновенье рассердил Фильку.
— Смеешься?! — угрюмо и зло буркнул он. Но взглянул в синие глаза тракториста, поймал в них ласковое озорство, вдруг согрелся, ожил и сам засиял, заулыбался, переполнился радостным смехом:
— Тринадцать мне! А тебе сколь? Тебе, дяденька Миколай Петрович, сколь?
— Сто двадцать! Вот сколько! Цельный вагон мне годов!.. Во всю охапку моих годов не обхватишь!.. Мне, может, в три раз более твоего!
— В три раз!? Столь не выйдет! Я считать умею.
— Здесь счет, брат, другой в ходу! Иной год за три пойдет, а мой и месяца не вытянет!
Оба перекидывались веселым вздором и смеялись.
— А кака-така командировка бывает? — возвращаясь к своему, осведомился Филька. — Где ее доставать надо? Это что такое?
— Зануда ты, зануда, Филька! Прицепишься, так и не отлипнешь!.. Командировка! Эта штука активу дается. Даже если тебе года и натянут, так все равно — ты не активист!
— Активи-ис... — протянул огорченно и недоумевающе Филька. — Активис... А пошто таким-то и я заделаться не смогу? Честно слово, смогу!
— Сможешь? — прищурился тракторист. — А вдруг — не сможешь? А?... Ты вот толком-то, может, и не кумекаешь, что оно такое, активист!
— Я узнаю! — упрямо лез Филька. — Узнаю!
Тракторист, Николай Петрович, поднялся на ноги и шагнул к трактору. Там он повозился с ключом у гаек и винтов, побренчал покрышками, тронул рулевое колесо. Нагибаясь к передаточной цепи, он обернулся к Фильке и по-деловому крикнул:
