Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [89]

В мороз я шла в бахилах. Пальцы ног щипало, широкое и длинное пальто мешало идти. Чего только не передумаешь за такую дорогу под скрип и треск деревьев? Я спешила, так как день был короткий. В сумерках, вдали лесной чащи светились волчьи глаза, а может, это мерещилось мне? Не зря же говорят, что у страха глаза велики. Когда ноги совсем деревенели, я подходила к стогу сена, запускала в него руку, чинила сено из самой его середины, набивала обувь и шла дальше. Какое-то время ноге было тепло и мягко, но сено быстро под ногой сбивалось в труху, приходилось останавливаться у другого стога. Часто меня накрывала ночь. Ночное ясное небо захватывало дух. Звезды подмигивали и по-дружески подгоняли, мне думалось, что они живые. Красота вокруг была такая, что, казалось, моя душа со звездой небесной говорит.

Случалось идти одной при луне. Высокая луна с ее серебряным светом преображала всю округу. Я смотрела на свою тень на снегу, словно встречалась сама с собой. Движение тени откликалось во мне. Я показываю ей кулак и грожу пальцем за промахи в учебе, и она вторит мне, усиливает осуждение. Я киваю головой, одобряю себя, весело машу ей рукой, и она радуется за меня. Нам веселее вместе идти. Она понимает меня и никому не проболтается о моих тайнах. Но не все так было чудесно под луной!

Нередко я и бегом бежала по лесу или рассуждала сама с собой: если нельзя избежать опасности, то что толку в трусости? Она все равно не защитит.

У меня сейчас к той бесстрашной девочке Тане много вопросов. Мне и самой не верится, что это было. Главное, что я никогда не хотела бросить учебу. Тогда я многому научилась: наслаждаться красотой заснеженной дали, холодным лунным светом, мерцающим звездным городом, величественной ночью, тихой до звона. Зато как приятно увидеть наконец в просвет между деревьями маленькие домики в снегу почти безлюдной моей желанной деревушки Саполовой. Она зажмурилась и почти уснула.

Все кругом замерло. Мы, уральцы, считаем, что ядреный мороз целебный, может, потому он нам не страшен. Закуржевелый платок и ворот пальто сделают пылающее от мороза любое лицо красивым.

Вхожу во двор, привычно стряхиваю с себя снег, обметаю всю себя голиком с ног до головы. Мама радостно выбегает на крыльцо встречать меня:

– Святая твоя душенька, как вздумаю, что идешь одна, не знаю, чё и делать. И молюсь, и вою, Таня. Мороз по коже идет, кровь подступает к голове, а волосы – дыбом. Только и гляжу в окошко да зиму на дню десять раз проклинаю, а вот сейчас, как тебя увидела, так сердце от радости готово выпрыгнуть из груди. Заходи, сударушка, скорее в избу.

Я вошла в жарко натопленную каютку, а мама все говорит и говорит… Она делится со мной своими маленькими радостями: без меня объягнилась коза, козленка заколол Илья Н., сейчас будем хлебать суп с мясом, завтра возьму с собой в котомку замороженные плитки супа и молока.

– Ешь хлебец, бери мясо, наедайся с дороги.

После холода и горячей пищи меня уже клонило ко сну.

Наутро мы, как всегда, поглядывали на небо и хоть не хотелось расставаться с мамой, но она поторапливала меня:

– Иди со Христом, там выполнишь уроки, а то я шибко заботиться об тебе буду. Если через неделю ударят морозы или кутоса[27] поднимется, то останься, не ходи домой – тут и до беды недалеко. Стужа да нужа – нет их хуже.

Я знала, что это так, как знала и то, что много продуктов за один раз на себе не унесешь, а в конце недели снова потопаешь домой. Вот уж поистине «голодной куме все хлеб на уме». Когда голоден, то начинаешь думать желудком.

Я успокоила маму тем, что скоро наступят самые длинные каникулы. Недели за две до окончания полугодия случилось в интернате событие, которого мы не ожидали. Вошел наш воспитатель, и из его уст неожиданно прозвучал категорический приказ: всем быстро собраться в столовой на собрание, время не ждет! Мы, старшеклассники, пропустили вперед малышей, сами пристроились на задней лавке у окна, двоешники забились в углы. Наступила тишина. Г.Д. вышел перед нами.

– Здравствуйте, отличники, хорошисты и мои помощники! Здравствуйте, шалопаи, невежды и вшивики!

Мы обомлели. Ничего подобного он ранее не только не позволял, а, наоборот, был сдержанный, культурный, спокойный. Накануне собрания нас смотрели медики, но мы понимали, что причина его негодования кроется прежде всего в нашей учебе. Оказалось, что в школе был педсовет, и интернатские обитатели побили все рекорды. Это его взорвало. Г.Д. вынул свои записи и назвал цифры. У нас «от успехов» в школе закружилась голова. Двоечники стали тихо, бесшумно проталкиваться и перебираться из первого ряда во второй, а кто и прятаться за чужие спины или откровенно лезть под стол. Он заметил это, четко назвал фамилии «ударников школьного труда» и строго, по-мужски приказал им сделать шаг вперед. Они понуро шаркнули, потупили взгляды в пол и выстроились перед нами.

– Признавайтесь, не кривите душой, как дошли до такой жизни? У всех учителей создается ощущение, что вы сюда приехали резвиться, а не учиться. Кое-кого уже подвозят на лошадях с бубенчиками.

Мы заулыбались, он продолжал: