НАСМЕШКИ
ЛЮБВИ
Рассказы
*****
ИСПОВЕДЬ АФЕРИСТА
В тесном «дальнике», что у параши, то ли полусидел, то ли полулежал, прислонившись спиной к стене, длинный худой, в общем-то, костлявый, человек. Лицом – горбоносый, узкоскулый, со светло-серыми – словно выцветшими глазами, густыми чёрными бровями довольно редкой шевелюрой, из-под которой просматривалась загорелая лысина.
За высокий рост и поджарость его ещё в детстве прозвали Гончим псом, что, мягко говоря, не очень нравилось ему. Потому всякий раз при оклике: «Гопс!» – такую метаморфозу кличка эта претерпела со временем, и, по мнению дворового авторитета и соседа – великовозрастного бездельника и прожектёра Жоры, она могла означать только одно – гопник, – он лез в драку, не щадя ни себя, ни недруга – только бы одержать верх. В постоянных стычках со сверстниками он сделал довольно немудрёный вывод, что люди – волки и им нужен вожак, а вожаком должен стать он, отчего и подминал под себя или пытался подмять всё и вся. На большее ума у него не хватало.
И вот теперь, в первые же часы своего пребывания в разношёрстном, и, как оказалось на поверку, крутом воровском обществе, в которое он попал впервые, и впервые вынужден тесно с ним общаться, его только лишь при попытке, по привычке, продемонстрировать своё исключительное право на превосходство, тут же «опустили». «Опустили» прямо возле параши, у которой он теперь и лежал. И не подали руки, что положено делать при общении с «дамой», чтобы довести до места, которое узнику или узнице отведено в соответствии с камерным табелем о рангах – сам же он от боли не мог даже пошевелиться.
– Ну, Шнырь, – сказал, обращаясь к нему, один из авторитетов, очевидно, как и он сам, из образованных, – ты у нас не первая статс-дама, так что в следующий раз, когда провинишься, сам позаботься о вазелине.
И этим было сказано всё.
В тусклом свете зарешёченной электрической лампочки мягко вырисовывалось его новое, и, по-видимому, теперь уже пожизненное жильё – в двух уровнях койки вдоль стен, как в армии – во времена его молодости, в проходе – стол, низенькое, словно бойница, оконце, под потолком, в которое всего несколько минут назад заглянула ярко-оранжевая полная луна. Он смотрел на неё и видел в её отражённом свете весь этот сброд бритоголовых, мирно посапывающий во сне – сброд, который он и уважал – за силу, и презирал за то, что он его, одного из великих волков российских каменных джунглей, так и не понял. Но не ненавидел, поскольку был здесь, в общем-то, среди своих братьев по крови – в своей компании. И то, что случилось с ним сегодня, как и то, что произошло перед тем, как он оказался в этом каменном мешке, казалось ему чистой случайностью, которую, однако, следовало хорошенько обмозговать, чтобы сделать соответствующие выводы.
«Ничто не вечно под луной, – подумал он, чтобы как-нибудь себя приободрить. – Даст бог – всё переменится».
Луна передвинулась из одного угла оконца в другой и, зацепившись за раму, уже готовилась покинуть его разлинованное в жирную клетку пространство. В камере стало темнеть, да так стремительно, так угнетающе, будто другого мира и не существовало. И это рождало в нём страх: «Неужто так будет всегда, Господи?»
Имя Всевышнего с его языка сорвалось случайно. Ни в бога, ни в чёрта он не верил. Некогда было – за делами насущными. Он сам себе был, да и другим – тоже, и законодатель, и прокурор, и судья, и земное божество. Но тут вдруг при воспоминании о Всевышнем всё в нём переменилось. Так кто же покровительствовал ему все эти годы?! Бог или Сатана. И кому всё же он служил, сам того не ведая? Что направляло его, став во плоти его, единственной всепоглощающей страстью?.. Любовь?.. Богатство?.. Слава?.. Власть?.. Или же деньги, как средство достижения намеченной цели? А может, тщеславие? Или же он попросту, как гончий пёс, шёл к намеченной цели, руководствуясь одним лишь верхним чутьём?.. Но как ни старался он прийти к определённому выводу, так и не смог. В итоге – там, где должна была обозначиться какая-то конкретная или абстрактная величина, или субстанция, зияла лишь пугающая пустота. И потому то ли по наитию, то ли следуя древнему народному поверью: «Бог не выдаст – свинья не съест», решил всё же обратиться к Всевышнему, который и справедлив, и всемилостив, сожалея лишь о том, что нет третьей – альтернативной персоны двум вышеозначенным в божественной иерархии.
«Господи! Прости меня грешного. Не по своей вине я нагрешил в этом – твоём мире. По заблуждению. Да и такая ли это смертная вина моя, чтобы бросать меня в темницу на погибель и при этом насиловать? Ведь сам же Ты говорил, что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем порядочному человеку – в Царство Небесное. Да и как мне туда войти, ежели миром правишь не ты, а соблазны? И кто без греха? Взять хотя бы твоих апостолов. Предали ведь, отреклись, не пошли с тобой на эшафот… Так и я, еще мальцом, по сути дела – несмышлёнышем, не удержался вот от такого маленького, – он пошевелил пальцем, – с мизинец, но выгодного дельца. А дальше, сам понимаешь, пошло-поехало».
Он явно лукавил, потому как уверен был, что там наверху, в Небесной канцелярии, не может быть всё в идеальном порядке: что-нибудь да затеряется, кто-нибудь да напутает, а то и поленится проверить или перепроверить факты и фактики да и, вообще, какое до него ничтожного – одного из шести миллиардов рабов божьих, населяющих землю, дело у столь почтенной персоны! Люди ведь созданы по образу Божьему. Значит, и у Него, – думал он, – могут быть какие-нибудь там грешки да страстишки небесные. Но мы-то об этом не знаем. Вот Он и напускает на нас страху. От своей бесконтрольности и куражится. Для порядка общего…
