Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [44]

– Чё, цыпушка, завидно? – подсмеивались надо мной мои будущие ухажеры.

Однако новая для нас жизнь очень скоро закончилась. Маму снова, как она выражалась, захомутали в пастухи. «Была бы шея, а хомут найдется», – сказала мама. Теперь она будет пасти не телят, а коров. У нее менялись только животные, лишь она работала бессменно, потому что у Лизы «ни кола ни двора». За маму голос на колхозном собрании подать некому, сама же она безответная да слабая.

Чтобы голодное наше положение как-то поправить, взяла мама в колхозное стадо (по личной договоренности) двух хозяйских коров, чтобы те хозяйки давали нам вечером по поллитра молока на день. Колхозные стада должны были, по постановлению правления колхоза, пастись на более хороших пастбищах. Мы мечтали с мамой, что каждый вечер будем пить молоко.

– Ты только, Таня, про это никому языком не брякай, а то падем от замору.

Но кто-то вскоре донес на маму, и ее вызвали в колхозную контору. Там так накачали, что пришла она, как будто ее избили. Много позже я поняла, что словом можно избить похлеще пастушеского кнута. Мама сидела на скамейке и плакала. Слезы сочились сквозь ее длинные, тонкие пальцы. Она жаловалась нам с теткой Марией:

– Все открыли на меня рот шире банного окна. Разве скажут мне добро? Как бы не так! Неуж не видят, что мы с дочерью обе прокоптились на солнце, просолели от беготни, истощали от голода… «Вдруг коровы заразные? Хочешь, Лиза, все колхозное стадо порешить? Мы тебя под суд отдадим…»

В трудные минуты жизни мама не могла молчать:

– Да колхозные коровенки сами все сплошь заразные! Неуж не видят, в какой ферме живут? Отдавайте под суд, только вместе с дочерью…

Правда бывает чаще на стороне силы, в этом я убедилась еще в детстве, а жертва всегда слабее налетчика, ибо она не угроза, а лишь предмет для нападения.

– Приглянулось Лизе на конном дворе пень колотить да день проводить, – говорили маме в правлении колхоза.

Моя маленькая, худенькая мама сидела безжизненно на грубо сколоченной скамейке у печи и заливалась горючими слезами от обиды и унижения. Такие слезы отнимали у нее, может, не минуты, а часы жизни. Они топили в горе не только ее, но и мои малые надежды. Мне в жизни доводилось видеть много всяких слез, но слезы матери, которые она не в силах скрыть перед своими детьми, истощают ее так же, как тяжелая болезнь. День сменяет ночь, жаркое лето – холодную зиму, радость – горе. Так и на нашей улице настал праздник.

Как-то вечером после работы маме передали, что в деревне Комарово нам готова отдать без всякой платы из жалости к нам маленькую козочку совершенно не близкая родственница, прослышавшая про все наши беды.

– Надо идти, Таня. Чую, что Сам Господь посылает нам спасение.

По такому случаю маму отпустили с работы во второй половине дня. Мы, как обычно, взявшись за руки, шли вдоль улицы. Перешли мост за селом, повернули вправо и направились сначала к деревне Большие Пузыри. Был сухой, яркий, солнечный день. Хотя солнце вышло из зенита, небо все еще трепетало от зноя, раскрыв свою бездонную лазурную высь. Как сейчас, вижу эту деревню с одной широкой прямой улицей. По обе стороны торной дороги стояли ветвистые тополя и отбрасывали заветную тень на дома, на крыши.

Я впервые тут оказалась. Деревня приглянулась покоем, блеском оконных стекол от падающего солнечного света, притихшими избами под черемухой и уютом. К большому удивлению, даже ни одна собака не залаяла на нас. Вскоре мы вошли в Комарово. Дом, где нас ждали, был высокий, с небольшими окнами.

Нас встретила неторопливая женщина и пригласила к столу, предложив каждой стакан козьего молока и ломтик хлебушка. Вкус козьего молока был особый, непривычный, и мне пить его расхотелось, на что хозяйка сказала:

– Пей, Таня, привыкай. Это молоко полезное.

Хозяйка предупредила маму, что козочка появилась на свет не так давно, потому она еще без имени.

С этими слова она внесла в избу маленькую, беленькую с изящными тонкими ножками и симпатичной мордашкой козочку.

Мама поблагодарила хозяйку, на козочку надели ошейник, привязали веревочку, и мы отправились домой. Хлопками в ладони я направляла ее движение по дороге, мама, держась за веревочку, то шла, то бежала. Вскоре маленькая плутишка перестала нас слушать. Это не входило в наши планы.

– Вот ведь какая неугомонная! Придется брать тебя на руки. Значит, отдохнуть захотела наша малютка.

Мама несла козочку на руках, пока сама не устала. После мы сели у дороги на траву. Солнце, как большой желтый мяч, катилось на покой после жарких своих трудов. День уходил в невозвратность и уносил с собой наши заботы. Вскоре мы шагали бодро с новыми силами. Я шла босиком по мягкой, почти пушистой дорожной пыли. Ногам было тепло и приятно. Козочка все меньше слушала нас и не поддавалась на наши уговоры. Наверное, как и мы, тоже захотела пить. Ей жарко под белой пуховой шубкой.

– Хозяйка сказала, что, как вырастет, будем вычесывать с нее настоящий пух. Вот тогда, Таня, свяжу тебе теплые носки.

Мама предложила дойти до раскидистой березы и под ней отдохнуть. Над дорогой светлолицая, развесистая береза, как лебедь, выгнула шею. Мы сели, опершись спинами на ее крепкий ствол. Козочка была тут же на привязи и вела себя беспокойно. Отдохнув, мама попросила, чтоб я помогла «завалить козлушку ей на загривок». Подхватив руками по две ножки козочки, свисавшие спереди, мама призналась, что начинает уставать.