Жернова. 1918–1953. За огненным валом - [29]

— Да, так вот… — замялся на мгновение генерал Валецкий. — Сможете вы так же четко пройти и через немецкие позиции?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! Сможем!

— Это хорошо. Мне импонирует ваша уверенность, — сказал Валецкий и пошел вдоль строя роты.

Пока Валецкий ехал в вездеходе, он думал, что полковник Матов специально подсунул ему штрафников, чтобы поставить командующего армией в затруднительное положение. О том, что такие штурмовые батальоны недавно прибыли с новым пополнением, командарм знал, как знал и их назначение — прорывать немецкую оборону, следуя непосредственно за огненным валом без поддержки танков. Знал, что укомплектованы они в основном бывшими офицерами, что это, по существу, штрафные батальоны, хотя и названы по-другому. Но помимо штрафников такую же подготовку проходили и обычные пехотные батальоны. Не все, а по одному на дивизию. Большего ему, командующему армией, знать об этом не обязательно. Тем более не обязательно было встречаться именно со штрафниками. Но раз уж так вышло… И Валецкий, пока ехал, прикидывал, что он скажет этим людям. Главное, не показывать вида, что они в его глазах чем-то отличаются от обычных воинских подразделений.

Однако, едва Валецкий подошел к вытянувшимся шеренгам, как в нем проснулось какое-то болезненное любопытство к этим солдатам, среди которых — чем черт не шутит! — могут оказаться офицеры его корпуса, который он растерял в первые же дни войны. Большая часть корпуса так и не смогла прорваться к своим, и теперь никто не скажет, сколько солдат и офицеров легли под немецкими пулями и бомбами, а сколько подняли вверх руки. Валецкий никогда и ни с кем не говорил на эту тему, как не говорили другие командиры дивизий, корпусов и армий о своих тогдашних потерях, и не потому, что все знали, что потери огромны, а потому, скорее всего, что каждый чувствовал: вина за них лежит на каждом из них. И все же сам Валецкий вырвался из окружения, следовательно, могли это сделать и другие, если бы проявили твердость, решительность и моральную стойкость. Этим, стоящим сейчас перед ним, боевым генералом, можно сказать, повезло: они живы, они могут искупить свою вину перед родиной. Вот только достанет ли им мужества еще раз встретиться лицом к лицу со смертью и не дрогнуть?

Перед генералом Валецким стояли люди из прошлого, в котором осталась и его частичка, в том числе люди, как ему докладывали, из сорок первого — сорок вторых годов, и он медленно шагал вдоль строя, вглядываясь в их лица с болезненным любопытством. В глубине души он сознавал, что и сам мог разделить их участь, но не разделил же — и это поднимало его в собственных глазах. Может быть, поэтому он не испытывал к ним ни жалости, ни сочувствия. Да и откуда им взяться? — война не для жалости и прочего.

Чем дальше генерал Валецкий шагал вдоль замершего строя, тем на душе становилось тревожнее. Бог знает даже отчего. Может, оттого, что и они смотрели на него как-то не так, как должны были, по его понятиям, смотреть на командующего армией обычные солдаты. Валецкий не замечал в их взглядах вины, раскаяния, покорности. Они, как ему казалось, смотрели на него почти с тем же любопытством, что и он на них, и это их любопытство, так не похожее на простодушное любопытство обыкновенных солдат, оскорбляло генерала Валецкого.

Он дошел до конца строя, и тут взгляд его наткнулся на взгляд маленького солдатика, сочащийся почти собачьей тоской. Солдатик был с ног до головы залеплен грязью, полы его шинели, доходившие почти до самой земли, свисали тяжелыми мокрыми складками. Огромная винтовка с примкнутым штыком делала солдатика еще меньше ростом.

Валецкий нахмурился: он не любил щуплых, низкорослых, убогих, калек, всяких там недоносков. Они создавали дисгармонию, нарушали ровное скольжение взгляда и течение мысли. Но, отвернувшись от солдатика, Валецкий почувствовал облегчение, словно именно в нем нашел то, что безрезультатно искал в других штрафниках.

Генерал вернулся к середине строя, отошел на некоторое расстояние. Надо было что-то сказать, иначе терялся смысл этой поездки.

— Товарищи красноармейцы! Бойцы! — начал он, повернувшись лицом к строю. — Через некоторое время вы пойдете в бой. Перед вами издыхающий, но все еще сильный враг. Вы хорошо освоили наступление непосредственно за огненным валом. Вы обрушитесь на врага, как… э-э… гром среди ясного неба. Вы должны доказать еще раз… — Валецкий споткнулся, подыскивая слова: на язык лезло совсем не то, если иметь в виду прошлое людей, стоящих перед ним. Но он быстро справился с заминкой: — Вы должны доказать, доказать еще раз всему миру, что нет ничего сильнее русского солдата, что под руководством партии большевиков и великого Сталина мы не раз побеждали ненавистных фашистских извергов, победим их окончательно, добив зверя в его же собственном логове! Ура!

— Ур-рааа! — нестройно ответила рота, но потом, спохватившись, сто с лишним глоток рявкнули так, словно решили оглушить стоящего перед ними генерала.

Когда крики смолкли, Валецкий повернулся и пошел к машине. Он был вполне доволен собой. В машине же и решил, что надо все-таки этих штрафников испытать в настоящем деле. Ну, хотя бы в разведке боем. Пусть-ка прорвутся на правом фланге его армии. Если эту атаку хорошо подготовить, то можно заставить немцев оттянуть на правый фланг часть их резервов, а главное — раскрыть систему огня. В любом случае такая атака себя оправдает.