Жемчужина, сломавшая свою раковину - [35]

— Так-то лучше. Я, конечно, слышала, что ты работала вместе с отцом и стала для него будто сын, но все же правил приличия никто не отменял.

— Да, Марджан-ханум, я поняла, извините. — Шекиба покраснела до ушей.

— Э-э-э… О чем я говорила? Ах да, Азизулла согласился: по случаю праздника тебе действительно следует нанести визит бабушке. В пятницу, после джума-намаза,[21] он проводит тебя к Шагул-биби.

«Азизулла проводит меня к бабушке?»

— Марджан-ханум, я очень признательна, но мне не хотелось бы затруднять вашего мужа. Я вполне могу добраться сама. Зачем ему проделывать со мной такой длинный путь?

Марджан уставилась на нее, словно не веря своим ушам. Эта девочка не переставала удивлять ее. Нет, конечно, Шекиба прекрасно управляется с домашней работой, но, когда дело касается общения с внешним миром, она проявляет поразительное отсутствие здравого смысла.

— Неужели ты думала, что тебе позволят шататься по деревне без сопровождения, как бродячей собаке? Ты в своем уме, девочка?

Шекиба молчала, судорожно соображая, что бы такое бы ответить.

— Азизулла возьмет тебя с собой, а после намаза отведет к бабушке. Правда, твои дяди придут к нам на праздник. Но раз ты хочешь повидать их дома… Вечером он приведет тебя обратно.

Живя с отцом, Шекиба привыкла все делать самостоятельно, не говоря уж о том времени, когда и вовсе осталась одна. Поэтому, разрабатывая свой план, она не учла, что на ее пути может возникнуть подобного рода препятствие.

— Я не хотела… не думала создавать неудобства…

— Если не хотела создавать неудобства, зачем тогда вообще завела этот разговор? — отрезала Марджан и, резко развернувшись, вышла из кухни. Бестолковые вопросы Шекибы начинали действовать ей на нервы.

Шекиба осталась чистить картошку, размышляя, что же предпринять дальше. Конечно, можно сказать Марджан, что она передумала навещать родственников. Это выглядело бы довольно странно, но принуждать ее никто не станет — что поделать, еще одна странность Шекибы. Или, если уж она окажется у бабушки, можно попросить разрешения забрать кое-какие личные вещи из дома отца. Хорошо, ну а как насчет малика? Возможно, в другой раз. Однако даже если этот другой раз у нее появится, все равно понадобится сопровождающий. Да и где найти малика, Шекиба тоже не представляла.

Ладно, решила она, всему свое время. Сначала надо раздобыть бумаги отца, а там посмотрим.

Наступила пятница. Шекиба собралась слухом, потому что вновь увидеть лица своих родственников, особенно бабушки, было для нее настоящим испытанием. Но ничего не поделаешь, это единственный способ получить желаемое.

Марджан велела Шекибе быть готовой с раннего утра, потому что Азизулла ждать не станет. Хозяин удовлетворенно кивнул, когда, выйдя из дома, увидел Шекибу у ворот, с низко склоненной головой, как и подобает девушке, закутанную в паранджу.

— Салам, — поздоровалась Шекиба.

— Пойдем, — сказал Азизулла, открывая ворота и первым выход я на улицу.

Шекиба двинулась вслед за ним, в нескольких шагах позади. Она внимательно подмечала все, что попадалось им на пути, стараясь запомнить дорогу. Улица была широкой и пыльной, по обеим сторонам росли высокие тополя с узловатыми стволами. Дома, с прилегающими к ним участками земли, отстояли друг от друга примерно акра на два. Все они были обнесены высокими, около шести футов, стенами из камня и глины. И все же Шекиба видела верхушки плодовых деревьев, а чуть дальше в поле ей удалось разглядеть посевы картофеля, моркови, лука.

Мечеть, три магазина и пекарня составляли центр деревни. Витрины магазинов были скромными, с кривоватыми, сделанными от руки, надписями на ценниках. Пекарня и вовсе располагалась под открытым небом — пекарь расположился со своим товаром возле стены одного из магазинов. Он ловко вытаскивал из встроенного в землю тандыра[22] круглые золотистые лепешки и складывал их на покрытый клеенкой стол. Аромат свежеиспеченного хлеба плыл над улицей. Шекиба сглотнула слюну. Несколько женщин стояли возле жаровни, ожидая, пока испекутся их наан.[23] Шекиба вспомнила, как несколько месяцев назад шла через эту же площадь вслед за дядей, который вел ее к Азизулле, чтобы отдать в качестве платы за долг.

«Шекиба, твое имя означает „дар“», — горько усмехнулась про себя девушка.

Азизулла прошел мимо мечети и повел ее дальше. Пройдя метров триста, он остановился возле небольшого приземистого дома и постучал в дверь.

Дверь открылась.

— Салам, Фазизулла, — поздоровался хозяин Шекибы.

— Салам, Азизулла-ага, рад тебя видеть.

— Фазизулла-джан, сделай мне одолжение. Я взял с собой свою работницу, она идет повидаться с родными, отведу ее после намаза. А пока я буду в мечети, позволь оставить ее у тебя. Надеюсь, твою жену не затруднит присмотреть за ней.

— О, конечно, Азизулла-джан! Слышал, ты взял в работницы внучку Шагул-биби, ну ту, с изуродованным лицом? Пусть посидит во дворе.

Шекибе указали на табурет, стоявший в углу двора неподалеку от туалета. Смрад был невыносимым, у девушки закружилась голова, но она не решалась сдвинуться с места, опасаясь навлечь на себя гнев хозяйки дома. Шекиба не видела ни ее, ни детей Фазизуллы, но слышала доносившиеся из глубины дома голоса и топот маленьких ног. Дети смеялись. Плакали. Бегали.