Желтый. История цвета - [49]
Однако на исходе Средневековья оранжевый все реже воспринимается как рыжий, он становится светлее и получает полноценный хроматический статус: два этих фактора делают его гораздо привлекательнее. А когда в Европу из Азии завозят сладкий апельсин и он вытесняет горький, единственно доступный прежде вид апельсина, это значительно повышает престиж обоих – и фрукта, и его цвета. Новый цитрус с восхитительным вкусом, внешним видом и ароматом сначала попадает на стол богачей, затем получает признание как лекарство; а впоследствии его начинают выращивать в особых садах, надежно укрытых от ветра и холода, – оранжереях, которые становятся символом знатности и богатства (по этой причине летом 1789 года французские революционеры объявят им войну). А сам фрукт в иконографии Возрождения становится эмблемой красоты, любви, наслаждения, плодородия и процветания.
От популярности фрукта выигрывает и его цвет; а появление новых красящих веществ позволит окрашивать в оранжевый ткани и одежду. В самом начале XV века оранжевый станет модным цветом и останется им в течение нескольких десятилетий, по крайней мере при королевских и княжеских дворах. Конечно, красильщикам и раньше не составляло большого труда окрасить ткань в оранжевое: для этого достаточно было опустить ее в чан с красной, а затем в чан с желтой краской, на обоих этапах применяя сильную протраву; чаны с краской стояли в одном помещении, и это тоже облегчало дело. Но раньше спрос на такие тона был невелик, поэтому красить в оранжевое приходилось редко. Кроме того, европейское красильное дело со времен Античности практически не продвинулось в искусстве создания желтых и рыжевато-желтых тонов, и оранжевые ткани, выходившие из мастерских средневековых красильщиков, были тусклыми, унылыми, с коричневатым оттенком.
Все изменилось, когда в конце XIV века европейцы начали импортировать из Индии деревья семейства, которое сегодня называют цезальпиниевые. Древесина у них твердая, тяжелая, очень сухая (при возгорании она не выделяет дыма), а главное, красная, как раскаленные угли в жаровне, и обладающая высокой окрашивающей способностью. Об этом дереве знали еще в Древнем Риме, но тогда его не ввозили в больших количествах, потому что римские красильщики не умели с ним обращаться и к тому же в их распоряжении были красящие вещества, дающие все нужные им оттенки красного: (марена, кошениль, лишайник, не говоря уже о различных видах средиземноморских моллюсков, производивших пурпур). Однако в конце XIV века выясняется, что неизвестные прежде породы деревьев, растущие в южной Индии, на Цейлоне и на Суматре, обладают более высокой окрашивающей способностью, чем старые красители. И принимается решение импортировать эту древесину в большом количестве, а краситель, который из нее добывают, за сходство с раскаленными угольями получает название «бразил» (bresileum). Затем и само дерево начинают называть «бразил». В течение двух поколений красильщики – в Венеции, во Флоренции, в Брюгге, в Нюрнберге вполне осваивают технику работы с новым веществом и получают из него новые, яркие, насыщенные тона: при протравливании щелочами (квасцы, олово) – розовые, при протравливании кислотами (уксус, моча) – оранжевые.
Эти два цвета, которыми когда-то пренебрегали, считая их тусклыми и невыразительными, теперь становятся модными. Жан, герцог Беррийский (1340–1416), государь-меценат, поклонник всего нового, как в искусстве, так и в одежде, одним из первых стал одеваться в розовое и оранжевое и одевать в эти цвета своих придворных. Его примеру последовали другие владетельные князья; особенно нравился им оранжевый. Во всей Европе с начала XV века правители проявляют большой интерес к новому цвету и подбирают ему название. По внешнему сходству с апельсином (orange), фруктом, который как раз тогда стал повсюду появляться на столах и выращиваться в садах, его решили назвать оранжевым. Итак, оранжевый цвет родился в XV веке – по крайней мере, в таких сферах своего существования, как красильное дело, мода и лексика[216].
В 1460‐х годах оранжевый на какое-то время уходит в тень, а затем, в начале следующего столетия, вновь выходит на передний план, когда европейцы обнаруживают в Новом Свете другие породы тропических деревьев, того же семейства, что и ввозимые из Индии и Индонезии, но с более высокой окрашивающей способностью: кампешевое дерево в Центральной Америке и фернамбуковое в Южной. Древесина фернамбукового дерева имеет такой успех, что по ее названию (brasil) будет названа страна, где ее добывают – Бразилия. Именно Бразилия, а не Индия, становится теперь главным поставщиком новой краски в Европу. При том что путь через океан долог и опасен, цена на бразильскую древесину ниже, чем на азиатскую, – из‐за низкой стоимости рабочей силы, ведь в португальских и испанских колониях Нового Света древесину заготавливают рабы.
С тех пор мода на оранжевое не пройдет уже никогда. Конечно, в элегантных кругах он не сможет конкурировать с красным, синим и в особенности черным, но он присутствует в виде мелких ярких вкраплений и в этом качестве вытесняет желтый – цвет, от которого постепенно отказываются из‐за его негативной символики. Живопись XVI–XVII веков свидетельствует об этом ненавязчивом присутствии оранжевого в гардеробе у представителей высшего общества, как мужчин, так и женщин. Временами этот цвет становится политическим и династическим: во второй половине XVI века оранжевый – цвет принцев Оранского дома, отважных защитников Реформации и стойких борцов за независимость Нидерландов от испанской короны
Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Эта книга о том, что делает нас русскими, а американцев – американцами. Чем мы отличаемся друг от друга в восприятии мира и себя? Как думаем и как реагируем на происходящее? И что сделало нас такими, какие мы есть? Известный журналист-международник Михаил Таратута провел в США 12 лет. Его программа «Америка с Михаилом Таратутой» во многом открывала нам эту страну. В книге автор показывает, как несходство исторических путей и культурных кодов русских и американцев определяет различия в быту, карьере, подходах к бизнесу и политике.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Китай все чаще упоминается в новостях, разговорах и анекдотах — интерес к стране растет с каждым днем. Какова же она, Поднебесная XXI века? Каковы особенности психологии и поведения ее жителей? Какими должны быть этика и тактика построения успешных взаимоотношений? Что делать, если вы в Китае или если китаец — ваш гость?Новая книга Виктора Ульяненко, специалиста по Китаю с более чем двадцатилетним стажем, продолжает и развивает тему Поднебесной, которой посвящены и предыдущие произведения автора («Китайская цивилизация как она есть» и «Шокирующий Китай»).
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Столицы моды, бутиковые улицы, национальные традиции и уникальные региональные промыслы: география играет важную роль в модной мифологии. Новые модные локусы, такие как бутики-«эпицентры», поп-ап магазины и онлайн-площадки, умножают разнообразие потребительского опыта, выстраивая с клиентом бренда более сложные и персональные отношения. Эта книга – первое серьезное исследование экономики моды с точки зрения географа. Какой путь проходит одежда от фабрики до гардероба? Чем обусловлена ее социальная и экономическая ценность? В своей работе Луиза Крю, профессор факультета социальных наук Ноттингемского университета, рассказывает как о привлекательной, гламурной стороне индустрии, так и о ее «теневой географии» – замысловатых производственных цепочках, эксплуатации труда и поощрении браконьерства.
Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.