Желтый. История цвета - [50]
Спустя время оранжевый цвет получит поддержку и у людей науки. В XVII веке у ученых появляются новые цели исследования, новые области для экспериментов, рождаются новые теории, новые классификации. Некоторые предлагают заменить старую аристотелевскую цветовую шкалу (белый – желтый – красный – зеленый – синий – черный) другими схемами, на которых будет показана «генеалогия» цветов. Такого мнения придерживается, например, друг Рубенса, ученый-иезуит Франсуа д’Агилон (мы уже о нем упоминали). В своем трактате по оптике, изданном в Антверпене в 1613 году, «Opticorum libri sex», он делит цвета на «крайние» (белый и черный), «срединные» (красный, синий, желтый) и «смешанные» (зеленый, фиолетовый, оранжевый). Как мы знаем, через полвека Ньютон откроет спектр и предложит научному сообществу свою классификацию цветов, выстроенную в следующем порядке: фиолетовый, индиго, синий, зеленый, желтый, оранжевый, красный. Таким образом, он пересмотрит цветовую шкалу, завещанную Аристотелем: белый и черный больше не являются хроматическими единицами; красный находится уже не в середине, а с краю; зеленый оказывается между желтым и синим; а главное, к традиционным цветам на шкале добавляются два новых – оранжевый и фиолетовый: тем самым благодаря Ньютону они получают хроматическое равноправие.
В середине XVIII века химия достигла большого успеха в производстве красителей; в результате мода на ткани и на одежду сильно изменится, и оранжевый цвет выиграет от этой перемены тем более, что желтый постепенно возвращается в моду, а красный, наоборот, теряет позиции. Освобождается место на первом плане. И вот желто-оранжевые тона появляются в одежде и в оформлении интерьера уже не яркими вкраплениями, а в виде целой гаммы нежнейших оттенков, иногда близких к цвету зари, а порой скорее розоватых. Позже, начиная с 1770–1780‐х годов, появляются более темные оранжевые тона, близкие к коричневому; за ними следуют оранжево-бежевые, охряные, рыжевато-коричневые, красновато-коричневые, оттенка осенней листвы. Цвет, за которым после открытий Ньютона был официально закреплен хроматический статус, цвет, который век Просвещения признал эстетически приемлемым, теперь может являться взору во множестве нюансов. Однако их применение в течение XIX–XX веков будет ограниченным. Да и к сегодняшнему дню ситуация не очень-то изменилась.
Действительно, в современных западных обществах оранжевый занимает скромное место, более скромное, чем в остальном мире. В Индии и во всей Юго-Восточной Азии, например, оранжевый – неотъемлемая часть повседневной жизни, и так повелось с давних пор. И дело не только в том, что в индуизме и буддизме оранжевый – священный цвет, символ чистоты, мудрости, просветления: просто считается, что этот цвет приносит счастье. Вот почему его так часто можно увидеть на тканях и в одежде, в частности женской, в сочетании с другими цветами, столь же необычными в наших широтах. Так что теперь, когда мы думаем об оранжевом, в нашем воображении возникают индуистские духовные практики, тибетские монахи и даже шафрановое одеяние Будды, которое, по преданию, изначально было просто саваном[218].
Западная символика оранжевого более прагматична. Для нас это прежде всего очень яркий цвет, цвет, который выделяется среди других, который можно разглядеть в темноте или в тумане. Вот почему его часто используют для сигнализации, особенно на море (спасательные круги, жилеты, шлюпки), а также в других опасных местах. В этом качестве оранжевый часто можно увидеть на стройках, на главных распределительных щитах, на упаковках с токсичными продуктами: он предупреждает об опасности, призывает быть осторожными. Такую же функцию оранжевый (или желтый) свет выполняет в светофоре: если красный запрещает, а зеленый разрешает проезд, то оранжевый (или желтый) призывает замедлить движение и быть внимательным. По причине того, что оранжевый в нашем представлении прочно связан с опасностью или спасением, в некоторых странах он приобрел политическое измерение, стал цветом новых партий, которые объявляют себя спасителями народа, раздираемого междоусобицами, или отечества, оказавшегося в опасности. Самый яркий пример такой интерпретации оранжевого имел место на Украине, где граждане, уверенные в фальсификации итогов президентских выборов, в ноябре 2004 года объявили «оранжевую революцию»: повсюду виднелись оранжевые флаги и ленточки, этот цвет общественного спасения словно возвещал зарю новых времен, он был как восходящее солнце[219].
В Западной Европе с давних пор оранжевый в его политическом измерении – династический цвет Оранско-Нассауского королевского дома. В этом качестве он присутствует на королевском (но не государственном) флаге Нидерландов и на форме спортсменов, которые представляют эту страну на международных соревнованиях. В результате сложных исторических перипетий оранжевый оказался и на флаге Ирландии, где он представляет протестантскую общину, а зеленый – католическую; белый же символизирует примирение между ними.
Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.
Русский народный земледельческий календарь Книга Г. Д. Рыженкова посвящена такому уникальному явлению русской культуры, как народный календарь, называемый еще земледельческим, аграрным или крестьянским. Календарь этот складывался постепенно, в течение многих столетий, изустно передаваясь из поколения в поколение. В нем нашли свое отражение практический опыт крестьянина, всевозможные метеорологические, астрономические и агрономические знания. Однако издавна человек не ограничивался лишь созерцанием природы, он всегда стремился познать ее.
Предлагаемая публикация представляет собой первое полное издание замечательного исторического памятника — мемуаров графа Федора Петровича Толстого (1783–1873). Часть «Записок» была опубликована в 1873 г. в журнале «Русская старина» со значительными редакторскими сокращениями и правками. Была опущена почти половина текста рукописи, где Толстой довольно резко критикует нравы высшего света екатерининской эпохи, дает далеко не лестную характеристику императору Павлу I и его сановникам, подробно рассказывает о своих учебных плаваниях в 1800–1801 гг.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Китай все чаще упоминается в новостях, разговорах и анекдотах — интерес к стране растет с каждым днем. Какова же она, Поднебесная XXI века? Каковы особенности психологии и поведения ее жителей? Какими должны быть этика и тактика построения успешных взаимоотношений? Что делать, если вы в Китае или если китаец — ваш гость?Новая книга Виктора Ульяненко, специалиста по Китаю с более чем двадцатилетним стажем, продолжает и развивает тему Поднебесной, которой посвящены и предыдущие произведения автора («Китайская цивилизация как она есть» и «Шокирующий Китай»).
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Столицы моды, бутиковые улицы, национальные традиции и уникальные региональные промыслы: география играет важную роль в модной мифологии. Новые модные локусы, такие как бутики-«эпицентры», поп-ап магазины и онлайн-площадки, умножают разнообразие потребительского опыта, выстраивая с клиентом бренда более сложные и персональные отношения. Эта книга – первое серьезное исследование экономики моды с точки зрения географа. Какой путь проходит одежда от фабрики до гардероба? Чем обусловлена ее социальная и экономическая ценность? В своей работе Луиза Крю, профессор факультета социальных наук Ноттингемского университета, рассказывает как о привлекательной, гламурной стороне индустрии, так и о ее «теневой географии» – замысловатых производственных цепочках, эксплуатации труда и поощрении браконьерства.
Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.