Желтый. История цвета - [52]
Очень скоро легендарный атрибут спортивной формы породил устойчивое словосочетание «желтая майка лидера»», которое сразу подхватили пресса и рекламный бизнес; постепенно оно распространилось далеко за пределы велоспорта и спорта вообще. В переносном смысле это понятие означало (и означает до сих пор) первенство в какой-либо области, причем могло относиться не только к отдельному человеку, но и к целому коллективу. С 1930‐х годов можно было услышать о «желтой майке лидера» в промышленности, позже – в экономике и финансах, еще позже – в мире науки и техники. Это выражение проникло и в другие языки, например в итальянский (maglia gialla), хотя победитель этапа в знаменитой Giro d’Italia с 1923 года надевает майку… розового цвета (maglia rosa)![225] «Тур де Франс», несомненно, стал фактором, который помог желтому восстановить его престиж.
Нечто подобное произошло и в другом виде спорта, правда, позднее и не в таких масштабах. К концу 1970‐х годов белый теннисный мяч стал желтым – так его было лучше видно. С одной стороны, арбитры и игроки все чаще жаловались, что им трудно отследить, коснулся ли мяч одной из линий поля: и тот и другая были белого цвета. С другой стороны, наиболее важные теннисные турниры стали транслироваться по недавно появившемуся цветному телевидению. Но на маленьком экране белый мяч сливался с белой линией, и для удобства теннисистов и телезрителей было решено заменить цвет мяча с белого на желтый, очень заметный желтый, поскольку он был выкрашен более или менее светящейся краской (optic yellow). В остальном мяч остался таким, как прежде: он резиновый и обтянут фетром (поэтому дети говорят, что он «пушистый»), весит 57–58 граммов, его диаметр – от 6,3 до 6,6 сантиметра. Когда именно изменился цвет мяча, сказать трудно. Желтым он стал не сразу, были разные варианты (он даже успел побывать оранжевым, но этот цвет не прижился). Впрочем, и желтый вовсе не является единственно допустимым цветом: сейчас на большинстве турниров разрешается играть и белыми мячами. Но желтый мяч завоевал сердца игроков, арбитров и болельщиков, и в 1978 году стал эмблемой современного тенниса.
А до этой даты желтый проник в еще один вид спорта. В руках футбольных арбитров появилась небольшая (10 × 7,5 см) карточка желтого цвета: это предупреждение, которое игрок поймет сразу, тогда как возглас судьи он мог бы не расслышать или понять неправильно. Официальный дебют «желтой карточки» состоялся 31 мая 1970 года на матче открытия чемпионата мира, между командами Мексики и СССР. В дальнейшем «желтая карточка» стала использоваться также в регби (знак временного удаления), в гандболе и в настольном теннисе. Для историка цвета самое интересное в этой новой практике – наличие другой, «красной карточки», которую показывают при более серьезном нарушении и которая означает уже не предупреждение, а реальное удаление с поля. По правилам футбола две «желтые карточки» подряд приравниваются к «красной». В этой ситуации желтый выступает как «полукрасный»: два цвета составляют пару, в которой один означает проступок, а другой – наказание за него.
Эти два кусочка картона, сразу же получившие признание арбитров и зрителей, стали настолько популярными, что их наименования, как когда-то «желтая майка», перешли из спортивной терминологии в разговорную речь, и теперь во французском и в языках соседних стран «показать желтую карточку» значит «сделать предупреждение», причем никакого отношения к футболу это уже не имеет.
Желтый цвет в наши дни
Оставим мир спорта и вернемся на сегодняшние улицы, в атмосферу повседневной жизни. Приходится признать, что в больших европейских городах желтому цвету уделяется мало места. Его редко увидишь на фасадах магазинов и жилых домов, на одежде, которую носят простые смертные, да и желтые автомобили попадаются нечасто. В основном его используют в знаках дорожного движения, в частности как сигнал об опасности (в этих случаях он сочетается с черным), о запрещении какого-либо маневра, о какой-то особой ситуации. В этом случае, как и в остальных, желтый выбрали за его заметность (реальную или предполагаемую), за то, что различить его легче, чем любой другой цвет. Желтый выделяется сильнее других цветов, он привлекает внимание. Текст, написанный черным по желтому, виден лучше, чем текст, написанный черным по белому, особенно издали. Вот почему желтый и черный долгое время использовали в паре, особенно в официальных объявлениях. И по этой же причине сочетания черного с желтым старательно избегают специалисты по рекламе: это сочетание всегда ассоциируется с чем-то чрезвычайным, строго обязательным для исполнения, опасным или вызывающим отторжение[226].
И здесь нельзя обойтись без тяжелого воспоминания о желтой звезде, унизительном дискриминационном знаке, который в нацистской Германии должны были носить евреи. В самом Третьем рейхе соответствующий закон начал действовать с 1 сентября 1941 года; позднее он распространился на аннексированные территории, а затем на оккупированные страны. Во Франции в оккупированной зоне с июня 1942 года ношение желтой звезды было обязательным для всех евреев старше шести лет; звезды надо было получать в комиссариате полиции, по три штуки на человека. Знак представлял собой кусочек ткани, выкроенный в форме звезды Давида; в центре была надпись «Еврей» (Juif во Франции, Jude в Германии, Jood в Нидерландах, J в Бельгии, HZ в Словакии), выведенная буквами, грубо имитирующими древнееврейское письмо. По цвету звезда чаще всего была желтой, а буквы черными; но были также оранжевые звезды с зелеными буквами. Знак нужно было нашивать на одежду так, чтобы его было хорошо видно (куда именно, решали местные власти). Сделав ношение такого знака обязательным, нацистский режим открыто признал, что в течение нескольких лет осуществляет политику дискриминации и преследования. Тем самым он выступил продолжателем дискриминирующей практики позднего Средневековья и раннего Нового времени: эту преемственность подчеркивал цвет знака, который должен был перекликаться со средневековыми кружками на одежде и одеянием Иуды. Однако в конце войны, когда люди узнали о лагерях уничтожения, символика желтой звезды изменилась: она перестала быть позорной отметиной и превратилась в скорбное напоминание о прошлом
Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.
Русский народный земледельческий календарь Книга Г. Д. Рыженкова посвящена такому уникальному явлению русской культуры, как народный календарь, называемый еще земледельческим, аграрным или крестьянским. Календарь этот складывался постепенно, в течение многих столетий, изустно передаваясь из поколения в поколение. В нем нашли свое отражение практический опыт крестьянина, всевозможные метеорологические, астрономические и агрономические знания. Однако издавна человек не ограничивался лишь созерцанием природы, он всегда стремился познать ее.
Предлагаемая публикация представляет собой первое полное издание замечательного исторического памятника — мемуаров графа Федора Петровича Толстого (1783–1873). Часть «Записок» была опубликована в 1873 г. в журнале «Русская старина» со значительными редакторскими сокращениями и правками. Была опущена почти половина текста рукописи, где Толстой довольно резко критикует нравы высшего света екатерининской эпохи, дает далеко не лестную характеристику императору Павлу I и его сановникам, подробно рассказывает о своих учебных плаваниях в 1800–1801 гг.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Китай все чаще упоминается в новостях, разговорах и анекдотах — интерес к стране растет с каждым днем. Какова же она, Поднебесная XXI века? Каковы особенности психологии и поведения ее жителей? Какими должны быть этика и тактика построения успешных взаимоотношений? Что делать, если вы в Китае или если китаец — ваш гость?Новая книга Виктора Ульяненко, специалиста по Китаю с более чем двадцатилетним стажем, продолжает и развивает тему Поднебесной, которой посвящены и предыдущие произведения автора («Китайская цивилизация как она есть» и «Шокирующий Китай»).
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Столицы моды, бутиковые улицы, национальные традиции и уникальные региональные промыслы: география играет важную роль в модной мифологии. Новые модные локусы, такие как бутики-«эпицентры», поп-ап магазины и онлайн-площадки, умножают разнообразие потребительского опыта, выстраивая с клиентом бренда более сложные и персональные отношения. Эта книга – первое серьезное исследование экономики моды с точки зрения географа. Какой путь проходит одежда от фабрики до гардероба? Чем обусловлена ее социальная и экономическая ценность? В своей работе Луиза Крю, профессор факультета социальных наук Ноттингемского университета, рассказывает как о привлекательной, гламурной стороне индустрии, так и о ее «теневой географии» – замысловатых производственных цепочках, эксплуатации труда и поощрении браконьерства.
Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.