Жара - [9]
– О-ой! – взметнулся вверх крик молодой женщины. – Она ж вернулась за своим смертным! – И тут же пронзительно и тягуче: – Ма-а-ама-ааа!
– Это в каком доме? – спросил, ни к кому не обращаясь, Петр Васильевич.
– В девятом отседова, – ответил кто-то.
Петр Васильевич кинулся к машине.
– Куда? Сгоришь! – остановил его на мгновение окрик Трофимова.
Но тот же восторг, с каким Петр Васильевич начал эту бурную ночь, приглушенный первыми неудачами с поджогом травы, вновь охватил его душу, когда ничего не страшно и все нипочем, восторг этот бросил его на сиденье и повернул ключ зажигания.
– Я с вами! – рядом открылась дверь, и молодая женщина (кажется, та, что истошным криком «мама!» толкнула его к машине) упала на сидение справа.
– Вы-то зачем? – только и успел крикнуть Петр Васильевич, вдавив педаль газа до самого упора.
Машина рванула и понеслась.Левая сторона деревни еще не занялась, но вот-вот должна загореться. Огонь шел с другого конца, и там, третья изба справа, снова рвануло, взметнув во все стороны клочки пламени и еще какие-то черные куски.
«А если и там баллон?» – пришла запоздалая мысль Петру Васильевичу – и в животе у него родился холодный озноб. Но он лишь крепче стиснул зубы, и уже не восторг, а упрямство и бездумность гнали его вперед.
Вот и дом девятый с этого края. И тоже горит. Но не весь, а пока лишь пристройки и крыльцо.
Петр Васильевич выбрался из машины, и на него пахнуло нестерпимым жаром. Он открыл багажник, порылся в тряпках, нашел старые кроссовки и брезентовую куртку и теперь возился, обуваясь, потому что в машину вскочил босиком. Натянув на себя тесноватую куртку, вдруг почувствовал, что не может оторваться от машины, что ожидает то ли взрыва баллона, то ли еще чего, что само по себе должно разрешить это невозможное положение. И женщина стояла рядом и тоже с ужасом, прижав к лицу руки, смотрела на свой дом.
Старухи нигде не было видно.
Что-то такое промелькнуло в мозгу Петра Васильевича: «Эта старуха… она, может быть, уже мертвая, а я молодой… у меня дети, жена, работа, диссертация…»
– Ма-а-ама-ааа! – закричала женщина плачущим голосом, но никто ей не откликнулся.
Петр Васильевич видел, что и женщина тоже боится.
Это его и подстегнуло. А может, и что-то другое. Никому не известно, что нас толкает на отчаянные, безрассудные поступки. Тем более, если за всю свою жизнь вам не приходилось подобных поступков совершать. А Петру Васильевичу не приходилось. Даже близко ничего не случалось в его жизни. Сколько он себя помнит, жизнь его катилась по хорошо отлаженной колее: ни влево не свернешь, ни вправо. Только вперед. Детский сад, школа, институт, аспирантура, НИИ. Все! Да, еще любовь, женитьба. И тоже без всяких там завихрений, которыми любят оснащать любовные истории создатели телесериалов. Случались кое-какие мелочи, которые не требовали ни сверхнапряженных усилий, ни героических поступков. Ну, имели место в детстве две-три драки, а больше, собственно говоря, и вспомнить нечего. А тут… тут ему в лицо дышала смерть, свиваясь в огненные смерчи.
И Петр Васильевич сперва сделал один шаг в сторону дома, надеясь, что женщина его остановит, потом второй, третий, и, понимая, что так двигаться к цели, лучше вообще стоять на месте, вдохнул полной грудью горячего воздуха и кинулся к окну. Еще на бегу он приметил лежащую на земле лестницу. Схватил ее и, будто тараном, двумя ударами вышиб окно.
Из окна на него смотрела темнота, наполненная дымом, сквозь который ничего нельзя было разглядеть. Вырвав остаток рамы, он полез в окно. Ступил на пол, запоздало подумал, что надо было бы завязать рот и нос мокрой тряпкой. Но не возвращаться же. Он уже чувствовал что-то вроде своей обреченности: дышать было нечем. А он и не дышал. Когда-то, давным-давно, в бытность свою студентом, Петр Васильевич занимался подводным плаванием. И мог не дышать до двух минут. Но это, действительно, было давно, с тех пор он не плавал и не проверял свои способности. Знал только одно: надо все делать как можно быстрее, управиться за минуту – не больше, а там… Но рассуждать было некогда.
– Баба Стеша! – закричал он и тут же закашлялся, хватив в легкие дыма.
Никто не откликнулся.
Шаря по полу руками, уверенный, что если бабка здесь, то наверняка лежит на полу, он двинулся к другому окну. И точно – возле сундука, стоящего у стены между двумя окнами, наткнулся на лежащее тело. Быстро обшарив его, то есть определив, где голова, а где все остальное, он подхватил это вдруг оказавшееся почти неподъемным тело и поволок его к окну. Приподнял под мышки, навалил на окно, и тут увидел сквозь дым Трофимова.
– Наддай еще! – закричал тот.
Петр Васильевич наддал и… дальше он уже ничего не помнит.
Очнулся – лежит, на него льют воду. В глазах красные круги. Закашлялся. Кашлял долго, с натугой, – до хрипоты. Кто-то взял его за плечи, приподнял с легкостью и усадил. И кашель пошел на убыль. Только тогда он открыл глаза и увидел, что вокруг черная гарь, над ним склонилась та женщина, которую, кажется, зовут Анастасией, и вытирает его лицо чем-то мокрым. Вдали горит деревня. Вся – от одного края до другого. И сквозь гул и треск огня, сквозь надрывный женский вой до него доносится голос одной из дочерей: «Папочка! Папочка! Папочка!» И кто-то говорит успокаивающе, что с папой все хорошо, то есть это, значит, с ним.
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
«Сто лет минус пять» отметил в 2019 году журнал «Октябрь», и под таким названием выходит номер стихов и прозы ведущих современных авторов – изысканная антология малой формы. Сколько копий сломано в спорах о том, что такое современный роман. Но вот весомый повод поломать голову над тайной современного рассказа, который на поверку оказывается перформансом, поэмой, былью, ворожбой, поступком, исповедью современности, вмещающими жизнь в объеме романа. Перед вами коллекция визитных карточек писателей, получивших широкое признание и в то же время постоянно умеющих удивить новым поворотом творчества.
Марк и Карен Брейкстоуны – практически идеальная семья. Он – успешный финансист. Она – интеллектуалка – отказалась от карьеры ради дочери. У них есть и солидный счет в банке, и роскошная нью-йоркская квартира. Они ни в чем себе не отказывают. И обожают свою единственную дочь Хизер, которую не только они, но и окружающие считают совершенством. Это красивая, умная и добрая девочка. Но вдруг на идиллическом горизонте возникает пугающая тень. Что общего может быть между ангелом с Манхэттена и уголовником из Нью-Джерси? Как они вообще могли встретиться? Захватывающая история с непредсказуемой развязкой – и одновременно жесткая насмешка над штампами массового сознания: культом успеха, вульгарной социологией и доморощенным психоанализом.
Эндрю живет в небольшой квартире в Лондоне и работает в муниципалитете, в отделе регистрации смертей. Мало того что работа специфическая, Эндрю еще приходится изо дня в день поддерживать среди коллег миф о своей якобы успешной жизни. При приеме на работу он, не расслышав вопроса, ответил «да» вместо «нет», когда его спросили, женат ли он. С годами Эндрю создал целый вымышленный мир, где у него есть особняк, любимая жена и двое детей. Ситуация осложняется, когда в отдел Эндрю приходит новая сотрудница Пегги.
Сборник «Мышиные песни» — итог размышлений о том о сем, где герои — юродивые, неформалы, библиотекари, недоучившиеся студенты — ищут себя в цветущей сложности жизни.
Повесть посвящена острой и актуальной теме подростковых самоубийств, волной прокатившихся по современной России. Существует ли «Синий кит» на самом деле и кого он заберет в следующий раз?.. Может быть, вашего соседа?..
Первый том настоящего собрания сочинений посвящен раннему периоду творчества писателя. В него вошло произведение, написанное в технике импрессионистского романа, — «Зеленая палочка», а также комедийная повесть «Сипович».