Жара - [6]
Но баба Дуня уже включилась:
– Не имамы бо ни иныя помощи, ни иного предстательства, ни утешения, токмо к Тебе, о Мати всех скорбящих и напутствуемых…
Остальные подхватили:
– Ты по Бозе наша надежда и заступница, и на Тя уповающе, сами себе, и друг друга, и всю жизнь нашу Тебе предаем во веки веков. Аминь.
– Дальше, я думаю, надо прочесть молитву о защите от змиев и василисков, – предложила баба Дуня. Только я запамятовала, где ее искать, у какого святого.
– А и Бог с ними, с василисками. Уползли. Сейчас главное от огня и полымя. Посмотри там, в Молитвослове-то своем, что еще имеется.
Четверо склонились над книжкой в обшарпанной обложке, с тиснением и остатками золота на нем, которой уж, небось, лет сто. Баба Дуня осторожно переворачивает пожелтевшие страницы, бормочет, быстро пробегая старинные тексты глазами сквозь толстые стекла очков. Она в деревне самая главная грамотейка по части молитв, потому что у нее у одной есть такая, можно сказать, истинная книжка, чудом сохранившаяся в прошлые лихие года.
– Вот! – восклицает баба Дуня, тыча пальцем в страницу, так что очки у нее сползают на кончик носа. – «Молитва пророку Илии во время бездождия», – читает она, водя пальцем по строчкам.
– Вот это и надо было читать с самого начала, а не про императора Николая, – проворчала баба Лиза.
– С самого начала надо читать Богородице, а святым и пророкам апосля, – возражает баба Дуня.
– Как же так? – противоречит баба Маня. – Богородица – это ж высшая, можно сказать, инстанция. Ты ж не идешь сразу к председателю колхоза, а сперва к бригадиру. Уж если он не поможет, тогда только к председателю.
– Это на земле, а то в небесах, – поясняет баба Дуня. – Да и к кому нынче-то пойдешь? Ни бригадиров, ни председателя. Разве что в район? Так там теперь сидят не поймешь кто. Евстегнеевна по весне ездила насчет дров, так ей там сказали, что это не по их части. Надо, мол, в лесничество обращаться. А где оно теперь это лесничество? Порушили все, что мы своими руками создавали, а теперь сидят, как те филины, и лазами лупают. Только хапать и умеют.
И никто не решился ей возразить.
Старухи проходят еще несколько десятков шагов до следующего дома, останавливаются, начинают читать. Их снова окружает ребятня, заглядывая в беззубые рты, из которых с подвыванием истекают малопонятные слова:– О великий и преславный пророче Божий Илие, ревности ради твоея по славе Господа Бога Вседержителя не терпевый зрети идолослужения и нечестия сынов исраилевых…
– Бог знает что! – восклицает баба Лиза. – Ты о бездождии читай, остальное нам без надобности.
– Так надо по чину всю молитву-то читать. Иначе не окажет содействия в молениях наших.
– Всю-то они, небось, и сами давно наизусть знают. Им главное – суть. У них там компьютеров нету.
Баба Дуня бормочет что-то, бегая глазами по строчкам, затем опять радостно тычет пальцем в нужное место. Чтение продолжается с этого места, которое и есть суть:
– К тебе, предивный угодниче Божий, усердно прибегаем грешнии и смиреннии, бездождием и зноем томимии: исповедуем, яко недостойни есмы милости и благодеяний Божиих, достойни же паче лютых прещений и гнева его…
– Пропусти это! Пропусти! Суть, суть надо! – прерывает молитву нетерпеливая баба Лиза. – Какие у нас грехи, прости Господи! Всю жизнь, как скоты бессловесные, ишачили, и за это нам же еще и лютые прещения и гнев? Я не согласная!
Баба Дуня опять бормочет, находит нужное место, и далее в четыре голоса нараспев:
– …сего ради не бысть дождь, ниже роса, яко слез умиления и животворныя росы Богомыслия не имамы: сего ради увяде злак и трава сельная, яко изсше в нас всякое благое чувство…
Все три бабки в молодости были комсомолками, участвовали в днях безбожия, в церквах не венчались, детей своих не крестили, ссорились с родителями, и лишь в войну вновь обратились к Богу, потому что обращаться в тех жутких условиях больше было не к кому. После войны вроде бы полегчало, Бог снова был позабыт, а в последние годы, когда все вновь перевернулось, Бог понадобился опять. И, видать, так ведется исстари, отсюда и пословицу сложили: «Гром не грянет, мужик не перекрестится». Впрочем, бабы – совсем другое дело.
И еще долго Петр Васильевич слышит визгливые, подвывающие голоса старух, то опадающие, то взмывающие в белесое небо. Сам он в Бога не верит, но нынче Бог стал в моде, все крестятся, особенно начальство: политика. И дети у него крещеные, и жена крестилась после первых же родов без его участия, но никто из них в церкви не ходит, ни одной молитвы не знает. Петр Васильевич уверен, что нынче в Бога верят так же, как в зловредность перебежавшей дорогу черной кошки: выйдет от этого какая-нибудь зловредность, нет ли, а так, на всякий случай. А уж в его-то химических формулах Бога нет и быть не может, и оглядываться ему не на кого. Он вздыхает по поводу того, что сознание человеческое непостоянно, подвержено случайным влияниям, определяется, как сказано у классиков, бытием, часто не зависит от образованности, особенно у женщин, зовет детей и уходит в избу.
Солнце медленно садится за дальние холмы, на небе зажигаются звезды.
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
«Посиделки на Дмитровке» — это седьмой сборник, созданный членами секции очерка и публицистики Московского союза литераторов. В книге представлены произведения самых разных жанров — от философских эссе до яркого лубка. Особой темой в книге проходит война, потому что сборник готовился в год 70-летия Великой Победы. Много лет прошло с тех пор, но сколько еще осталось неизвестных событий, подвигов. Сборник предназначен для широкого круга читателей.
Первый том настоящего собрания сочинений посвящен раннему периоду творчества писателя. В него вошло произведение, написанное в технике импрессионистского романа, — «Зеленая палочка», а также комедийная повесть «Сипович».
Это книга об удивительном путешествии нашего современника, оказавшегося в 2057 году. Россия будущего является зерновой сверхдержавой, противостоящей всему миру. В этом будущем герою повести предстоит железнодорожное путешествие по России в Москву. К несчастью, по меркам 2057 года гость из прошлого выглядит крайне подозрительно, и могущественные спецслужбы, оберегающие Россию от внутренних врагов, уже следуют по его пятам.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пересматривая рассказы этого сборника, я еще раз убедился, что практически все они тесно касаются моих воспоминаний различного времени. Детские воспоминания всегда являются неисчерпаемым источником эмоций, картин, обстановки вокруг событий и фантазий на основе всех этих эмоциональных составляющих. Остается ощущение, что все это заготовки ненаписанной повести «Моя малая родина».
очерк о деревенском умельце-самоучке Луке Окинфовиче Ощепкове.