Земные заботы - [59]

Мария кивает, стараясь все запомнить. Она вдыхает запах ребенка, такой замечательный, чистый и пряный.

Попробуй покормить ее, — говорит медсестра. — Но не держи больше десяти минут у каждой груди. А то она устанет. Она должна учиться сосать, это будет стимулировать прилив молока. Пройдет дня два, прежде чем оно появится. До этого она будет получать молозиво. Оно желтоватое и легко усваивается. И очень полезно для ребенка, потому что содержит важные антитела.

— Мне так хочется ее покормить, — говорит Мария, вопрошающе глядя на медсестру. — Ты думаешь, у меня получится?

— Конечно, получится. Для начала мы тебе поможем. Вот смотри: прижимаешь ее к себе так, чтобы ее щечка касалась твоей груди — вот так! Теперь она инстинктивно поворачивает головку к соску и раскрывает ротик.

Медсестра стоит и смотрит на них.

— Если будет больно, смажь немножко сосок ланолиновой мазью. И усядься поудобнее. Очень важно, чтобы поясница имела опору.

Мария дрожит от счастья, впервые ощущая шелковые губки на своей груди. Непонятное томление наконец удовлетворено. Удовлетворена древняя, как мир, потребность, которой она даже названия не знает. О, как же совершенен этот женский мир! За последние сутки Мария прошла все круги один за другим, сквозь свет и тени, пока не оказалась здесь, в чистой белоснежной постели в послеродовом отделении.

Вместе с водами и ребенком, покинувшим ее живот, исчезла напряженность, ушла, как дождевая вода в землю. Только опавшее тело и такая же опавшая душа лежит на простыне, словно старый мешок.

Новорожденная спит у ее обнаженной груди, будто иначе и быть не может.

Девочка — ее плоть и кровь. Она зародилась и выросла в ее чреве. Ее тело вытолкнуло ее. Из одного мира она попала в другой. Ей отрезали пуповину, ее обследовали, обмыли, одели. И вот она — живая, и все у нее в порядке.

Над послеродовым отделением стоит радуга.

Высокая красивая женщина подходит к Марии.

— Поздравляю. Рада видеть тебя в нашем отделении, — произносит она глубоким мягким голосом и протягивает пациентке руку. — Как у тебя дела?

Как приятно, что все здесь обращаются к ней на «ты». Даже старшая медсестра.

Трудно сказать почему, но у Марии слезы навертываются на глаза, и она не может вымолвить ни слова. Ей бы так хотелось что-нибудь сказать, но слова застряли в горле.

Старшая сестра наклоняется и рассматривает спящее дитя.

— Какая миленькая, — говорит она. — Я читала твою историю болезни. Представляю, как тебе досталось.

Она дает пациентке время взять себя в руки. И Марии наконец удается разомкнуть рот.

— Я так устала, так устала, сама не знаю почему, просто чувствую себя так… такой…

Она и сама не знает, что хотела сказать — то ли «так удивительно», то ли «такой выпотрошенной». Нет, она не представляет, как можно охарактеризовать это ее состояние.

— Я прекрасно тебя понимаю, — говорит старшая сестра. — Я тоже после родов чувствовала себя смертельно усталой. Это вполне естественно. Я скажу сестрам, чтобы они помогли тебе с малышкой, пока к тебе не вернутся силы. Если что-то будет непонятно — спрашивай.

И она повернулась к следующей кровати.

На ней как-то неловко лежит маленькое унылое создание. Та самая женщина, которая, когда все остальные завтракают, в рот ничего не берет. С этой кровати лишь изредка доносится то вздох, то всхлип. В изголовье у нее висит капельница на штативе. Прозрачная жидкость бежит по трубочке в тощую руку, спрятанную под одеялом.

— Ну как, Миккельсен, как ты себя сегодня чувствуешь?

Несчастное создание поворачивает жалкое лицо к высокой женщине в белом халате, но в ответ слышен лишь какой-то хриплый звук.

Старшая сестра, засунув руки в карманы, наклоняется над кроватью.

— Скоро мы уберем капельницу. Ой, кто это? Неужели твои?

На тумбочке две фотографии в двойной разрисованной рамке.

— Ага, — отвечает Миккельсен, утирая нос рукавом. — Мои, чьи же еще!

— Ну, тебе есть чем гордиться.

Так вот и переходит старшая сестра от кровати к кровати, вполголоса разговаривая с каждой пациенткой. И каждой дает возможность выговориться. Кто-то сияет от счастья, кто-то пускает слезу. Она привычна к тому и другому. Ее уже ничем не смутишь.

— Почему ты так чудно лежишь? — спрашивает Мария свою соседку.

— Меня стерилизовали, — всхлипывает та, глядя на нее большими темными глазами, едва выглядывающими из-под одеяла.

— Так ты рожала или нет?

— Родила. Он у них в дежурке.

А вот и зав. отделением, слегка запыхавшийся.

— Я подумал, что надо посмотреть, как тут дела, — улыбается он и наклоняется над спящим ребенком.

Мария краснеет. Ей так хочется взять его за руку. Поблагодарить. Но она не знает, какими словами выразить свои чувства.

Ведь столько всего было — многие недели в патологическом отделении, их разговоры, обследования, а вчера еще и операция. Слишком это тонкая материя. Это касается только их двоих, и ничего тут словами не выразишь.

Он кивает. Он не нуждается в благодарности. Минуту он смотрит на нее, потом уходит.

Уходит, чтобы заняться своими многочисленными делами — обходы в патологическом отделении, гинекологические обследования, кесаревы сечения.

После его ухода Мария лежит в полной прострации.