Землянин высшей пробы - [4]

— Если мне доктора скажут, что ты его вашим пойлом трансгенизировал, я тебя на ремни пущу, понял? На перчатки!

— Мы чтим Постулаты Неприкосновенности, — строго сказал Игорь. Потом, видимо, вспомнил об ударе по затылку и примирительно добавил. — Да ты погляди на него, Петрович! В нем искра едва держится. Шок, опять же. Что мне оставалось?

В палатку вошли два солдата в апельсиновых скафандрах. Один из них волочил за собой каталку с прозрачным пластиковым саркофагом. Каталка парила над полом. На дне синтетического гроба ртутно поблескивал слой амальгамы.

— Почему сразу не сообщили? — гаркнул железноногий капитан.

— У нас горючее для сигнальных костров кончилось, — прищурился Игорь. — И батарейки, кстати, тоже.

Аккуратно, словно Стас мог рассыпаться в их руках, солдаты переложили его в саркофаг. Ртутная поверхность разом всколыхнулась. Амальгама поползла по коже Стаса и через мгновение превратила его в зеркального человека. Военные двинулись к выходу.

— Ладно, — поуспокоился капитан. — Рыбарей под арест. А с тобой я не закончил. Вернусь еще, — пригрозил Петрович.

— И горючее не забудь привезти, — кивнул Игорь. И уже вслед крикнул, — и батареек!

Когда солдаты толкали летающую каталку мимо Вождя-ящерицы, тот едва слышно шепнул Стасу:

— Две тысячи двести тридцать шестой.

За пологом палатки солнце сразу ударило по глазам. Стас зажмурился. Тут же один из солдат надел ему очки. Стало легче.

— Батареек им привези! — догнал каталку хмурый капитан. — Жрут они их, что ли?

Стас, пообвыкшись к свету, огляделся. Ряды зеленых шатров из армейского брезента простилались, докуда хватало взгляда. Между ближними палатками трое полуголых мужчин, шевеля жабрами, орудовали гарпунами. Их вибрирующие острия вонзались в панцирь исполинской, размером с автомобиль, черепахи.

— Вы уж извините, Станислав Андреевич, что так поздно, — колченогий военный протянул Стасу руку. — Капитан Холопов, индекс натуральности — семьдесят восемь.

Стас только собрался протянуть свою, как амальгамный панцирь подтолкнул ее к ладони капитана. Шея сама собой напряглась, приподнимая голову.

— Да ничего, — от неожиданности вырвалось у Стаса, — бывает.

Холопов пожал руку и, словно получив важное для него прощение, расслабился, затараторил:

— Да это все бюрократы столичные! У них там с утра еще в музее какой-то приборчик сам собой заработал. Пока сообщили, пока разобрались — оказалось, пеленгатор вашей аварийной частоты. Они в министерство. Те тоже давай затылки чесать да формуляры писать. А тут еще и эта резервация в двух юрисдикциях…

Голова закружилась.

— Что-то мне нехорошо, — перебил его Стас.

— Медика! — гаркнул капитан.

От стоящего впереди армейского флаера заспешила оранжевая фигура.

— Вы уж простите, у нас все по-простому — инфузия только капельная, — испуганно захлопал глазами доктор. — Здесь лишь витамины, соли, кальций, калий, — он начал жонглировать капельницами перед лицом Стаса, — немного успокоительного. Разрешаете? — врач протянул маленькую черную коробочку.

— Так вам виднее, — пожал плечами Стас.

Медик опешил:

— Вы должны сюда вот, — начал он пояснять, как ребенку, — сказать: «вмешательство разрешаю» и пальчик вот сюда приложить, для подтверждения.

Стас произнес заклинание в коробочку и приложил палец. Под строгим взглядом капитана Холопова врач опустил в саркофаг кончик силиконового капилляра. В него мигом вцепился зеркальный отросток, жадно вытянувшийся из амальгамной поверхности Стаса. Кожу под ней разом покрыли мурашки и начали мелко покалывать. Стас ощутил вдруг беззаботную легкость. Она подхватила ставшее невесомым тело, закружила в радужном хороводе и мягко опустила в перину сна.

* * *

Время за стеклами стерильной комнаты тянулось медленно. Казалось, барьерные фильтры задерживают даже нейтрины, и время внутри стеклянной клетки превращается в прозрачный кисель. Когда Стас поделился своими наблюдениями с профильным доктором, тот расхохотался. Добавил в список препаратов антидепрессанты и ноотропы и посоветовал обратиться за консультацией к геронтологам.

Те не могли нарадоваться успехам чудодейственной амальгамы в борьбе с «космической псевдопрогерией». Зеркальная поверхность, облепившая Стаса с ног до головы еще в Мурманской резервации, была не только защитным панцирем и мышечным каркасом. Она стала утробой, кормящей и лечащей, раз за разом модульно обновляющей клетки в бесконечных репарационных атаках, запускающей в его микрокосм корабли нанотеломеры.

Стас никогда не считал себя неучем, но с таким количеством новой информации ему было не справиться в одиночку. Так у его спасительной клетки появился часовой — «первый помощник по адаптации» Ефрем. Фамилии своей при знакомстве Ефрем не назвал, зато назвал индекс натуральности — девяносто три.

— Понятие «индекс натуральности», — тоном заправского лектора вещал Ефрем, когда Стас отказывался запускать видеоэнциклопедию, прячась за быстрой утомляемостью, — было введено на первой всемирной ассамблее в Гааге в две тысяча сто пятьдесят четвертом, он же первый от подавления Бунта. Тогда и был окончательно упразднен термин «человек» и замещен термином «землянин». Профессором Гюйцем был также предложен термин «пост-человек», но большинством голосов…