Земли обетованные - [188]

Молва об отшельнике-чудотворце ширилась; десятки человек ежедневно одолевали долгий путь до скита отшельника; среди них встречались даже скептически настроенные москвичи и высокомерные петербуржцы, умоляющие Павла облегчить их страдания. И он возлагал на них руки, потому что не мог отказать в помощи, но твердил: «Я обычный человек, нет у меня никакого дара, есть только любовь; знайте, я не творю чудеса, я стою на распутье и действую по наитию».

У Павла начался тяжелый период, он совсем потерял сон. Прежде он недолго читал, перед тем как лечь, и после этого засыпал, хотя спал урывками и часто просыпался. Теперь, стоило ему присесть на табурет, как он мгновенно проваливался в сон, а очнувшись, обнаруживал, что сидит, уткнувшись лбом в столешницу. Каждую ночь его преследовало одно и то же видение: он шел по лесу, вдыхая запах сосен, слушая пение соловьев, как вдруг до него доносился женский голос, зовущий его прошлым именем: «Франк!» Он озирался, шел на звук этого голоса, перешагивал через поваленные деревья, взбирался на холмы, спускался с них, переходил вброд реки, но женщина оставалась невидимой. Иногда он слышал шаги за спиной: быстро оборачивался, но успевал увидеть только грациозную фигуру в бежевом плаще, которая тут же пряталась за деревом; он бежал за ней, бежал до изнеможения, но все было напрасно. Внезапно голос доносился сзади; он поворачивал обратно – голос замолкал; он выбивался из сил от этого бега, но еще больше оттого, что гнался за призраком. А когда он садился на пень передохнуть, женщина бросала в него камни, но он не видел, как она их бросает: они летели, один за другим, откуда-то из чащи и с силой ударяли его в грудь. Ему было больно. В растерянности он поворачивал назад, шатаясь и окончательно сбившись с пути. И тут ему вслед летел огромный камень, который грозил проломить ему голову; он снова бросался бежать, и в тот момент, когда камень уже почти настигал его, он просыпался, измученный, тяжело дыша, с колотящимся сердцем, и весь остаток ночи пытался растолковать себе этот кошмар.

Один крестьянин подарил Павлу овечий тулуп, чтобы он так не мерз зимой. Съестные припасы – приношения верующих – накапливались, и Павел, который сам ел очень мало, уже не зная, что с ними делать, раздавал все полученное со словами: «Берите то, что вам нужно, это ваше». Бывало, что Степан уносил с собой больше еды, чем приносил. Часто те, кто приходил к Павлу, оставляли бумажные деньги и мелочь в картонной коробке, некоторые клали конверты на подоконник, и Павел отдавал их Степану на нужды монастыря. Одна вдова, приходившая каждый день, сделала из веток метлу и подметала в хижине; ее сын починил провалившийся навес, укрепил расшатавшиеся доски крыльца и выгреб из очага золу. Двое парней установили на опушке большой деревянный крест. А Павел по-прежнему отвечал, как мог, на извечные вопросы: «Как вы думаете, отец мой? Что мне делать?» – убеждая людей, что нужно прощать зло, оскорбления, ложь, измены, непослушных детей, неверных друзей, идти людям навстречу, любить их.

Один житель Перми надумал совершить два преступления и попросил на это благословление. Он хотел убить негодяя, который изнасиловал его дочь и отказался признаться в содеянном, утверждая, что она – гулящая и пошла с ним добровольно, а милиция не возбудила уголовное дело, потому что насильник был из богатой семьи. Придя в отчаяние от такой несправедливости, отец девушки решил взять мщение на себя, а потом застрелиться, чтобы положить конец своим мучениям. Павел провел с ним два часа; держа его руки в своих, он тихо говорил ему на ухо: «Ты уверен, что принял правильное решение? А о дочери ты подумал? Что с ней будет, когда ты покинешь этот мир? Кто защитит ее? Ты должен заботиться о ней. Ты должен жить. Тобою движет месть. Ты должен от нее избавиться. Да, людское правосудие несовершенно, но оно не так уж важно, а я говорю тебе: однажды этот преступник понесет заслуженное наказание. Ты не должен позволять ненависти разрушить твою жизнь и жизнь твоей дочери. Если ты действительно ее любишь, прости виновного, но не ради него самого. Ради себя. И ради нее. Чтобы вновь обрести свободу. Если откажешься от мести, ты и твоя дочь еще долгие годы будете жить счастливо, ибо самое важное – любовь, которую вы несете друг другу». Несчастный отец долго молчал, потом поднял голову и заплакал. Поцеловав Павлу руку, он поблагодарил его и, вернувшись домой, рассказал всем, что Павел – святой, потому что исцелил его от гнева.

Но больше всего было паломников, приходивших для того, чтобы помолиться в этом месте, затерянном в лесах, где их охватывало чувство близости к Богу и Его творению, которое достигается только ценой такого паломничества. Сам архимандрит явился в этот скит пешком: выйдя на заре, он несколько раз останавливался в дороге, вконец выбившись из сил. И с радостью обнаружил, что около пятидесяти верующих уже ждут его там, на месте: это могло быть только проявлением божественной благодати. Архимандрит рукоположил Павла иеромонахом, дав ему тем самым право служить Божественную литургию; но Павел не для того отдалился от мира, чтобы стать священником, и воспользовался своим правом иначе: он никогда не признавал установленный порядок литургии святого Иоанна Златоуста, который, однако, знал наизусть – обряд был, на его взгляд, слишком длинным.