Земли обетованные - [186]

– Прежний отшельник провел здесь одиннадцать лет. Как он выжил? Верно, полагался на милость Божию?

Павел привык к дождю и сырости, пробиравшей до костей; к морозу, который сковывал все его члены; к темноте, благодаря которой он не чувствовал голод так остро в те дни, когда Степан не мог вовремя пополнить запасы еды. Тогда он устраивал скудную трапезу раз в день, пересчитывая сухари, которых становилось все меньше; поднимался с утренней зарей и ложился с вечерней, даже если не мог заснуть до поздней ночи. Он отказался от козы, приведенной послушником, чтобы у него всегда было свежее молоко, и послушник увел ее обратно.

В первое время Павел проводил дни за чтением священных книг, полученных от архимандрита, но иногда его внимание рассеивалось; он каждое утро открывал эти книги, заставляя себя вникнуть в них, постичь их тайный смысл, извлечь истину, но проходил какой-нибудь час, и его взгляд начинал блуждать по кронам деревьев. В таком созерцании он пребывал до наступления темноты, к вящему любопытству рябчиков, которые, обнаружив его присутствие, принимали его за чучело – так же, как белые куропатки и тетерева.

Павлу удавалось поститься через день, но иногда его мучила жажда. Степан показал ему, как собирать по весне березовый сок, надрезав кору и подставив под струйку кружку. Павлу понравился этот сладковатый напиток, и он старался не сразу глотать его, а подольше держать во рту. В ноябре выпал снег. Ветви лиственницы окутал пухлый белоснежный покров, как на рождественской открытке. С каждым днем он становился все толще. Степан передал Павлу послание архимандрита, который призывал его вернуться на зиму в монастырь.

– Это приказ?

– Он беспокоится о вашем здоровье. Зима нынче слишком уж суровая.

Павел коченел от холода, несмотря на то что укутывался в два одеяла, а в печке постоянно горел огонь. Он садился к нему лицом и протягивал руки, рискуя обжечь их, или поджаривал на огне ломоть хлеба, а потом медленно его жевал. Однажды январской ночью он услышал рядом со скитом тоскливый волчий вой, от которого у него кровь застыла в жилах; как-то в феврале раздались удары в дверь и какие-то странные хриплые звуки; Павел насторожился, ему показалось, что он слышит чье-то дыхание, но, возможно, этот звук издавали дрова в печи. Утром он опасливо приоткрыл дверь и увидел, что снег перед скитом утоптан, а в лес ведут следы медвежьих лап. Баранки кончились, хлебная буханка размокла, все было съедено до последней крошки. Теперь он постился поневоле. Так прошло четыре дня. Вставая с кровати, он не мог унять дрожь в ногах, голова кружилась; ему чудились тарелки, полные дымящейся еды. Павел подумал, что его ждет голодная смерть; он достал прозрачный конвертик с клевером-четырехлистником, зажал его губами, и ему наконец-то удалось заснуть. Его разбудил медведь – хитрый медведь, который пытался его обмануть, мерно ударяя лапой в дверь. Потом наступила угрожающая тишина, нарушаемая лишь воем метели. Под окном Павел обнаружил килограммовую буханку хлеба. Это не было чудом: на снегу появилась узкая траншея, ведущая из леса к хижине, а перед крыльцом виднелись следы сапог. Неужели Степан отважился прийти в такой мороз? Или его спас четырехлистник? Теперь каждую неделю Павел находил на подоконнике за окном буханку ржаного бородинского хлеба, но человек, его кормивший, больше не стучался в дверь, словно не хотел мешать его уединению. Каждый раз, выходя из скита, Павел оглядывал поляну и думал о том, что он – часть этого вечного, сурового покоя.

Однажды утром, набирая снег в кастрюлю, чтобы вскипятить воду, Павел заметил на снегу округлое темное пятно. Он подошел: это оказался волк, который лежал, свернувшись в клубок; при виде человека он встал, понуро опустив голову и поджав хвост. На его темно-серой шкуре виднелась серебристые полосы, ото лба к носу спускалась черная полоса; желтыми глазами он смотрел на Павла, остановившегося в десяти шагах. Так они несколько мгновений стояли и смотрели друг на друга. Впервые в жизни Павел видел волка так близко. Он повернул к скиту. Волк последовал за ним на расстоянии, прихрамывая на правую заднюю лапу. Решив поделиться с ним едой, Павел вернулся с пятью копчеными селедками и, помахав ими в воздухе, положил на пень вместе с половиной буханки. После этого он ушел в скит, оставив дверь слегка приоткрытой, чтобы наблюдать за реакцией своего гостя, но тот неподвижно сидел на снегу. Всю ночь до Павла доносился вой. На следующий день он обнаружил, что селедка и хлеб исчезли. Теперь, когда Степан приносил продукты, Павел оставлял долю волка на пне, а утром видел, что еда исчезла. Часто по ночам до него доносился тоскливый волчий вой, который эхом отдавался на поляне, но, возможно, он звучал угнетающе только для человеческого уха.

Павел провел тревожную ночь: повторялся один и тот же сон, словно он бредет по сосновому лесу и его зовет женский голос, называя прежним именем; он взбирается на холмы, спускается вниз, идет вперед, раздвигая высокие папоротники, видит вдалеке стройный, грациозный силуэт женщины в бежевом плаще; она зовет его: «Франк, Франк!» Но ему не удается увидеть ее лицо. Иногда он понимает, что она близко, потому что ее голос становится громче. Женщина прячется за стволом дерева, но, как только он бросается к ней, она исчезает, словно по волшебству.