Завтра, послезавтра… - [21]

— Милая моя козушка, иди ко мне, моя хорошая! Травку пощипала?! Значит, наелась? И к сторожам в лапы не попала!

Хоп, и Пассалоне схватил веревку.

— А теперь марш домой, Нинка-Нанка, а то у меня от голода живот подвело. Ну и тянет, чертовка! Куда ты меня тащишь, Нинка-Нанка? Все равно с ней не справишься, лучше подчиниться. Ладно, ладно, не дергай, иду… Зачем ты в горку полезла? О господи, пропадешь с тобой!

В этот миг земля словно разверзлась у Пассалоне под ногами, и он провалился в какую-то бездну. Глубокую-преглубокую, прямо бездонную. А кто-то еще упорно тянет его за ноги. Если это сам черт, то земля поглотит Пассалоне, от него и следа не останется. Прощай, Пассалоне!

КОЛОКОЛЬЧИК НИНКИ-НАНКИ

Стук в дверь. Сальваторе и Тереза сидят за столом. Тереза что-то поспешно прячет. На пороге стоит Пассалоне, как всегда выпятив живот. Но что это с ним? Сам на себя не похож, осунулся и грустный-прегрустный. А главное, один, без Нинки-Нанки.

— Где ты был?

Пассалоне потер голову, и сразу же на лбу у него собрались морщины и слезы медленно потекли по щекам.

Тереза вскочила с места. Она еще ни разу не видела, чтобы Пассалоне плакал.

— Что с тобой? Входи же.

Сальваторе, оторвавшись от тетради, презрительно смотрит на друга. Разве пристало мужчине хныкать?

— Что с тобой? Ты что, оглох?

— Он меня поколотил.

— Кто?

— Он.

— Отец?

— Да.

— За что? Что ты такое натворил? А Нинка-Нанка где?

— Сказал, что в школу я не хожу, а на всякое баловство времени у меня хватает.

— А правда, почему ты в школу не ходишь?

«До чего же Сальваторе приставучий», — подумал про себя Пассалоне.

— Посмотри, Tepе́, как я баловался.

— Да у тебя вся рука обгорела. Кто это тебе удружил?

— Булыжник. Он меня пытал. Хотел узнать, где Сальваторе зайца прячет.

Сальваторе мгновенно вскочил:

— Ну, если проболтался, берегись!

— Клянусь, я ничего не сказал. Знаешь, мне дома ни крошки не дали.

— При чем тут дом?

— А при том, что я голодный как волк.

— Садись, бедняга, поешь. У нас фасолевый суп остался. Я утром хлеб испекла. Он свежий-свежий! Согреть суп?

— Нет, не надо.

Пассалоне так проголодался, что не может ждать ни секунды.

— Давай я тебе рану оливковым маслом смажу.

— Потом, потом. Дай мне сначала поесть, Тере.

До чего же вкусный суп готовит Тереза Виджано! Не переставая жевать, Пассалоне бормочет:

— Спасибо тебе, Тере… А знаешь, Сальваторе, я в лесу не плакал.

— Нет?

— Честное слово. Это я тут чего-то нюни распустил. Не веришь?

— Верю, верю.

— Когда Булыжник стал меня пытать, я чуть от боли не помер. А когда очнулся, увидел, что веревка ослабла.

— Какая еще веревка? — сердито буркнул Сальваторе.

— Меня к дереву веревкой привязали. У Нинки-Нанки отобрали, она и убежала.

— Сыру хочешь?

Терезе жалко Пассалоне, и она старается получше накормить его.

— Ешь, ешь. Вот тебе еще хлеба, а я ухожу. Мне белье надо стирать. Будь здоров, Пассалоне.

Как хорошо, когда у тебя есть старшая сестра! А вот у Пассалоне в доме он сам за старшего. Все сестры младше его, а две даже еще ходить не умеют. Пассалоне сокрушенно вздыхает.

— Нинка-Нанка пропала, и я совсем перепугался. Где ее искать? Ну, думаю, голубчик, теперь не миновать штрафа от лесничих.

— Они ее не заметили?

— Нет, но я-то этого не знал! Хожу по лесу, зову Нинку-Нанку, а она не отвечает. К счастью, колокольчик услыхал.

— Какой еще колокольчик?

— Который у нее на шее.

— Так ведь у него язычка нет, Пассалоне?!

— Верно, нет. Но могу побожиться, Сальваторе, он звонил, — дожевывая сыр с хлебом, спокойно говорит Пассалоне.

— Да ты, часом, не рехнулся, Пассалоне? Может, это тебе приснилось?

— Нет, звенел. Я Нинку-Нанку только по звону и нашел. А только подошел, колокольчик умолк.

Сальваторе на секунду задумался.

— Может, в колокольчик чей-то дух залез. Какого-нибудь человека, который тебя любит.

— Да ну?! Кто это меня может любить, а, Сальвато? Хотя постой. Когда я в яму провалился, то…

— В какую яму?

— Глубокую-преглубокую. А кто-то еще схватил меня за ноги и потащил вниз, в самую глубину земли. Ну и напугался же я! Сильнее, чем когда меня Булыжник мучил. Я стал звать на помощь, и знаешь, кого увидел?

— Кого?

— Нинку-Нанку.

— Ну?..

— Да, только это была не наша Нинка-Нанка. Она вдруг стала громадной, как гора. Поднялась на задние ноги, а рогами прямо в небо уперлась.

— Прямо в небо? А ты, часом, не врешь, Пассалоне?

— Говорят тебе, в самое небо! Тут я ее покликал, и она подбежала ко мне. Колокольчик у нее на шее звякает: динь, динь, звонко так. Я хвать за веревку и выбрался из ямы.

— Пассалоне, бежим скорее! Надо узнать, не забрался ли в колокольчик Нинки-Нанки добрый дух.

— А как мы узнаем?

— Это уж моя забота… Я однажды видел, как дедушка духов вызывал. Вот и мы также вызовем.

— Боязно.

— Эх ты, трус! Дух-то тебе уже два раза помог.

— Да, верно.

— Надо еще в яму слазить.

— Ну нет! Потом оттуда не выберешься.

— А вдруг в этой яме разбойники клад спрятали! Добрый дух не оставил тебя в беде, значит, поможет нам и клад найти. Идем за Нинкой-Нанкой, Пассалоне. Ты хорошо место помнишь?

— Ну хорошо. А еще лучше я помню, как провалился в яму и кто-то крепко схватил меня за ноги. Схватил и поволок вниз.