Затерянные в Чарусах - [24]

Околдованный сложившейся ситуацией, в которой причудливо сочетались нелепость его положения и очарование этого удивительного вечера, Валерий вдруг собрался с духом и запел: «Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза…». Он запнулся лишь в одном месте, увидев, как заблестели от слез глаза Василия. Гость закончил песню и тоже не удержался, заплакал. Василий подполз к нему, обнял, бормоча слова восхищения. Герасим замер, пораженный красотой песни. Потом очнулся, побежал в дом, притащил три кружки и бутыль.

— Спой еще, — попросил он. — Спой «Катюшу».

— Не помню, — помотал головой Валерий.

— «Катюшу», «Катюшу», — тихо проворчал Василий. — Как примет лишку, так и давай своробить — пой ему «Катюшу». Нет такой песни…

— Нет, есть! — возмутился немец. — Сейчас вспомню: Раз… рас… Расцветали на берегу груши, выходила к яблоням Катюша… Вот. Есть такая песня. Только мотив забыл.

Валерий посмотрел на стариков, жестом остановил зафыркавшего Василия, с минутку посидел, собираясь с духом, и потекла новая песня: «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой…».

Потом неожиданно для самого себя Валерий запел «Подмосковные вечера». Все это казалось удивительным. Ведь он был абсолютно уверен, что не помнит дословно этих старых песен, но они выплывали одна за другой из тайников подсознания…

— …Речка движется и не движется,

Вся из лунного серебра.

Песня слышится и не слышится,

Та, что на сердце у меня…

— Нет, не зря меня сбили, — срывающимся голосом сказал Герасим. — Чтобы услышать такую красоту!..

Так они и просидели всю ночь у коптильни. Под воздействием нахлынувших чувств и Василий припомнил что-то, когда-то напеваемое его предками. Только Герасим, кроме своих «Зольдатен унд официрен» ничего не вспомнил. Поэтому он старательно подпевал то одному, то другому. Лида дремала в причудливом плетеном кресле. Сначала она, помыв и прибрав посуду, приснула было в доме, но, заслышав пение, вышла во двор, да так и осталась, завороженная…

16.

Проснувшись, Валерий обнаружил, что они с Герасимом лежат валетом на полатях. Василий похрапывал на печи. Похоже, близился полдень.

Лида хлопотала у стола, расставляя закуски. Разнокалиберные миски наполнялись грибами, картофельным салатом со сметаной, квашеной капустой, полупрозрачными ломтиками редьки. Оставшиеся с ночи колбаски, присыпанные зеленью, слегка дымились, разогретые на углях. Вина не было. Вместо него хозяйка принесла большой кувшин квасу.

— Подъем! — скомандовала Лида, закончив приготовления.

Валерий тут же встал. Его слегка качало, но голова не болела. Он быстро помылся, попил квасу и впервые за эти дни ощутил чувство легкого безмятежного счастья. Герасим сполз с полатей, кое-как добрался до стола, жадно припал к кувшину.

— Ветрено? — спросил Лиду.

— Тихо.

— Дым идет?

— Нет. Я притушила.

— Гнилушки отодвинула? А то опять займутся.

— Отодвинула.

— Рассол прибрала?

— Прибрала.

— От мух прикрыла?

— Нет сейчас мух, но прикрыла.

— Есть хочу, — сказал Герасим, поняв, что придраться не к чему.

— Ешь…

— А где рябиновка?

— Всю выпили.

— Неужто всю. Так много?

— Бывало и поболе, — сказал Василий, слезая с печи. Он тоже хлебнул квасу и принялся за еду.

— Надо бы попробовать копченого. — Герасим отодвинул картошку и поглядел на хозяина дома.

— Не рановато ли? — усомнился Василий.

— А вдруг, что не так. Вдруг испортили?

— Не бывало такого.

— Вот не бывало, не бывало, а когда-нибудь и случится…

— Ну, пробуй. Будто кто супротив.

Герасим принес одну колбаску и маленький шматок сала. Порезал все кусочками. Вкусно запахло копченым.

— Пробуйте…

Кусочки тут же разобрали.

— Добре, — сказал Василий. — Но еще ночку подымим.

— Отлично, — похвалил Валерий.

— М-м-м… — одобрила Лида.

— Что-то не так, — засомневался Герасим.

— Если не так, сам и навахлял чего-то. Ты же там все командовал… Вот человек суемный!

— Ладно-ладно, это я для порядка. Похвалишь — сглазишь. А вообще, ничего будто…

Примерно через пару часов Лида засобиралась домой. Там тоже ждали дела. Брюкву надо выкапывать, да и редьку пора. У Валерия никаких личных дел еще не назрело, но он так толком и не поговорил с Николаем. А надо бы…

Удерживать здесь, по-видимому, было не принято. Надо, значит надо, никто не фальшивил показным радушием.

— А кабанчика? — спохватился Василий. — Я же кабанчика обещал. — Он тут же поспешил в хлев и выгнал здоровенного борова.

— Спятил ты, майн херр, — засмеялся Герасим. — Как же такого по гати проведешь? На руки не поднимешь, а сам он вмиг в трясину врюхается.

— Так на веревку привяжем.

— Да он всех потопит. Головой подумай! Аль заслепоумил совсем?

Василий смутился. Очень ему хотелось сделать подарок, но Герасим не преувеличивал. Переправить поросенка по гати не представлялось возможным.

— Да, дело самовидное, — сдался Василий. — Ну и ничего. Мы его потом… по частям перенесем. Пусть подрастает. А рюшку возьмешь на будущий год, как Варька опоросится. Так ведь?

Валерий поспешно кивнул. Не входило в его планы разводить хозяйство. Да и не умел он и не желал. Хотя понимал, что если скоро побег не состоится, заниматься этим придется. Но, торопиться не стоило.

— Мы тут с Герасимом скоро капусту квасить начнем. Приспело, — сказал Василий на прощанье. — Помощь не помешала бы. Так что если кто не против, то милости просим…