Замри - [58]

Она наливает лимонад себе и Митчу и объясняет, что обедает с моей мамой почти каждую неделю, и мне снова странно, что столько всего происходит без моего ведома.

Когда мой стакан наполовину пустеет, а в разговоре наступает короткая пауза, я достаю страницы, которые отобрала для них.

Я не знаю, с чего начать объяснения, поэтому просто рассказываю все как есть: как я нашла дневник Ингрид под кроватью и читала его по чуть-чуть, а в конце нашла прощальное письмо. Сьюзан и Митч смотрят на меня не отрываясь. На середине моего рассказа Сьюзан берет Митча за руку.

– Я бы хотела отдать вам некоторые страницы, – говорю я и кладу копии на кофейный столик.

По тому, как они с нежностью переглядываются, смотрят на меня с благодарностью и берут копии, я понимаю, что большего они и не ждут. Они начинают с «Я воскресным утром», переходят к «Дорогая мама, беру свои слова назад». У Сьюзан дрожит подбородок, и Митч берет ее за руку. Потом они читают «Дорогой папа, прости меня». А потом – прощальное письмо. Я тихо сижу и жду, когда они закончат. И хотя эти записи бесценны для них, мне все еще кажется, что этого мало. Они ее родители, а значит, потеряли больше всего, больше, чем потеряла я, и я понимаю, что они должны узнать все. Я открываю рюкзак, готовая отдать остальное.

Птичка на обложке почти полностью облупилась. И это так неожиданно легко, так естественно – положить дневник Ингрид на кофейный столик.

– Пусть он будет у вас, – говорю я.

И тут…

В ту же секунду я вспоминаю все, что записано внутри: ее желание ощутить боль, злые слова, адресованные матери, ручей и парни. Она не хотела, чтобы они знали. Кровь отливает от моего лица, к горлу подкатывает комок. Забирать дневник назад уже поздно.

Митч изучает мое лицо. Прокашливается.

– У нас много ее дневников, – говорит он. – Тебе стоит как-нибудь на них взглянуть. Она вела их с самого детства. У нас в гараже пара коробок с одними ее дневниками.

Сьюзан касается обложки, но не открывает ее.

– Мы читали ее ранние дневники, которые она вела еще до болезни. Для нас большое утешение – запомнить ее такой, юной и полной надежд. – Она качает головой, берет дневник и протягивает его мне. – Если Ингрид хотела, чтобы он был у тебя, пусть он будет у тебя, – говорит она и кладет его в мои открытые ладони. Я возвращаю его в рюкзак, на привычное место. Отчасти я испытываю облегчение, но позже, когда я выхожу из их дома, рюкзак кажется еще тяжелее, чем прежде.

24

Поздний вечер. Дилан готовится к экзаменам, но я подъезжаю к ее дому и уговариваю ее выйти прогуляться. Я оставляю машину у белого забора, и мы идем к кинотеатру. Это один из первых теплых вечеров в году. Небо усыпано звездами.

Я с облегчением вижу, что окно еще не заколотили. Я отодвигаю штору, и мы забираемся внутрь.

– Ничего не видно, – говорит Дилан.

Я расстегиваю рюкзак и достаю фонарик.

Когда я нажимаю на кнопку, Дилан спрашивает:

– Это была часть твоего грандиозного плана на сегодня?

Я киваю. Даже с фонариком мы пробираемся по проходу к креслам очень медленно. Мы выбираем два места в центре, и я рассказываю Дилан обо всем, что случилось за день, от пробуждения до этого момента.

– А я? – спрашивает она, когда я заканчиваю, и протягивает руки. Я достаю из рюкзака две папки и кладу одну в ее ладони.

Она не открывает ее.

– Ты не против, если я посмотрю потом?

Я киваю.

– Там много, – говорю я. – Прочитаешь, когда захочешь.

Она прячет папку в свою сумку. Я открываю вторую папку и передаю ее Дилан. Я подсвечиваю ей фонариком, пока она перебирает фотографии, которые я одолжила у мисс Дилейни.

– Я хочу посмотреть их на большом экране. – Я направляю фонарик на белый экран. – Как думаешь, получится?

Дилан щурится.

– Ну технически. Ты ведь в этом разбираешься?

Я почти вижу, как вереница мыслей в ее голове складывается в четкую, организованную и логичную картину.

– Ты можешь сделать из них слайды? – наконец спрашивает она.

– Да.

– Еще нам понадобится небольшой аккумуляторный генератор, но тут все просто…

Она на секунду задумывается.

– Да. Без проблем.

Она забирает у меня фонарик, пробирается к проходу и поднимается по скрипучей лесенке к проекционной кабине. В маленьком окошке у меня над головой мелькает свет фонарика – это она двигает коробки, распутывает провода, создает что-то из ничего.

И снова лето

1

Как и в первый день школы, мисс Дилейни вызывает нас по очереди, а значит, я буду последней, но меня это не смущает. Она сняла со стен все фотографии, чтобы повесить новые. Я выбираю книгу, которую буду изучать, пока жду. На всех фотографиях в этой книге изображена мать фотографа.

К тому времени, как подходит моя очередь, до конца урока остается всего несколько минут. Мисс Дилейни выходит к доске, благодарит всех за хорошую работу и отпускает класс.

– Кейтлин, твоя очередь.

Прижимая папку к груди, я прохожу за ней в подсобку.

Она закрывает школьный журнал. Мы обе знаем, что напротив моего имени три «неуд.» и длинная цепочка нулей. Но в руках у меня двенадцать новых фотографий.

Она настороженно смотрит на меня из-под очков.

– Скажи, что у тебя есть для меня что-то хорошее, – говорит она.