Одной летней ночью я уснул в надежде, что, когда проснусь, мир изменится. Но утром, открыв глаза, понял, что мир остался прежним. Я откинул одеяло и лежал, пока жара наполняла комнату, затекая в распахнутое окно.
Потом дотянулся до радио, включил. Играла Alone. Вот отстой. Alone – песня группы Heart. Не самая моя любимая песня. И не самая любимая группа. И не самая любимая тема. «Ты и не знаешь, как давно…»
Мне было пятнадцать.
Мне было скучно.
Мне было плохо.
И пусть бы солнце растопило небесную синь – мне было плевать. Тогда хоть небо разделит со мной несчастье.
Диджей нес раздражающе очевидную ерунду вроде: «Лето на дворе! Жара!» А потом поставил ту старую песню из сериала «Одинокий рейнджер», которую включал каждое утро, считая, похоже, что это такой классный способ будить народ. «Хэй-йо, Сильвер!»
И кто его только нанял? Он меня убивал. Видимо, под звуки увертюры к «Вильгельму Теллю» мы должны были представлять, как одинокий рейнджер и индеец Тонто скачут по пустыне. Стоило напомнить этому парню, что его слушателям уже не десять лет. «Хэй-йо, Сильвер!» Черт.
Диджей снова подал голос: «Просыпайся, Эль-Пасо! Сегодня понедельник, пятнадцатое июня тысяча девятьсот восемьдесят седьмого. Уже тысяча девятьсот восемьдесят седьмой! Удивительно, правда? И самое время поздравить Уэйлона Дженнингса[1], которому сегодня исполняется пятьдесят лет!»
Уэйлон Дженнингс? Кантри-певец? Какого черта! Это же рок-станция!
Но тут диджей дополнил свое нелепое поздравление историей, и я понял что какие-то мозги у него еще сохранились. Оказалось, в пятьдесят девятом году Уэйлон Дженнингс выжил в авиакатастрофе, в которой умерли Бадди Холли и Ричи Валенс[2].
Потом заиграл кавер Los Lobos на La Bamba. La Bamba. Ну, это уже хоть что-то.
Постукивая босыми ногами по деревянному полу и кивая в такт музыке, я гадал, что пронеслось в голове у Ричи Валенса перед тем, как самолет врезался в беспощадную землю. «Эй, Бадди! Музыка закончилась».
Музыка закончилась слишком рано. Закончилась, едва начавшись. И это в самом деле печально.
Я зашел на кухню и налил себе апельсинового сока. Мама готовила обед к встрече с подружками по католической церкви. Она улыбнулась:
– «Доброе утро» сказать не хочешь?
– Подумываю об этом, – ответил я.
– Ну хоть с кровати встал, уже хорошо.
– После долгих размышлений.
– И почему мальчишки так любят поспать?
– У нас это хорошо получается.
Она засмеялась.
– А вообще, я не спал. Слушал La Bamba.
– Ричи Валенс, – прошептала мама. – Так его жалко.
– Как и твою Пэтси Клайн[3].
Она кивнула. Я пару раз заставал ее за пением Crazy[4] и улыбался, встретившись с ней взглядом. А она улыбалась в ответ, как будто это наш общий секрет. Голос у мамы был приятный.
– Эти авиакатастрофы… – прошептала она, обращаясь скорее к самой себе.
– Ричи Валенс хоть и умер молодым, но чего-то достиг. Сделал что-то по-настоящему важное. А я? Что я сделал?
– У тебя еще есть время, – ответила она. – Времени еще много.
Вечный оптимист.
– Ну, для начала надо стать человеком, – сказал я.
Она бросила на меня странный взгляд.
– Мне пятнадцать.
– Я знаю, сколько тебе лет.
– Пятнадцатилетние за людей не считаются.
Мама рассмеялась. Она была школьной учительницей, поэтому я знал, что отчасти она со мной согласна.
