Законы войны - [33]

Если бы могли, сейчас все вскочили бы и трижды прокричали: «Ура!». Я все-таки слишком долго не был в Санкт-Петербурге и забыл, как Ксения умеет выступать. А она умела это делать. Николай тоже учился этому, но он был слишком прост в душе для этого. А вот у Ксении — это с детства врожденное. Я слышал от ее матушки, ныне Вдовствующей Императрицы — что Ксения свет Александровна в детстве обожала закатывать скандалы. Просто так, на ровном месте. И не прекращала, пока не получала желаемое. Так что умение манипулировать людьми — из тех лет идет. Мы то — по скалам бегали, в муртазаков[25], да в казаков-разбойников играли…

… к сожалению, следует признать, что впереди — долгий и трудный путь по интеграции наших новообретенных территорий в состав Государства Российского. Будут и мятежи, будут и заговоры, будут и народные волнения. И Мы не сможем всякий раз предугадывать столь неблагоприятное для Нас развитие событий, находясь в Санкт-Петербурге. Поэтому — я говорю вам, тем, кому в будущем придется принимать такие решения, решения сложные и неоднозначные — Я лично всегда поддержу тех, кто принимал решения, радея о пользе Моей и Государства Российского, к чему бы такие решения не привели.

Не сдержались. Зааплодировали. Я, признаюсь тоже — редко такое услышишь. Я слишком долго пробыл на Западе и знаю, что к чему. Демократия — всего лишь означает, что раз в несколько лет тебя, как суверена, подвергают судилищу, и ты должен предстать перед ликом народа совершенно чистым, в сверкающих белых одеждах. А с другой стороны — есть совершенно превосходная возможность уйти от ответственности за содеянное тобой, переложив всю ее тяжесть на плечи того, кто придет тебе на смену. И потому — в демократических странах принято, что политики любят купаться в лучах софитов, когда речь идет о победах — но ничего не желают знать, когда речь идет о поражениях. Все это можно определить коротко: твоя победа — это моя победа. Твое поражение — это твое поражение.

А как думаете, почему в рядах русской армии служили такие выдающиеся люди, как француз Шарль де Голль, американец Джон Поль Джонс и испанец Хосе да Ривас[26]. Потому что ни один военный — не предпочтет демократический бардак и безответственность — командованию наследственного монарха, который принял трон у отца и передаст его сыну.

Скромно опустив глаза, ее Императорское Высочество сошла с трибуны. Гагарин снова закашлялся…

— Господа… — взял дело в свои руки опытный к бюрократии барон фон Ганн — есть необходимость открывать прения по указанному случаю?

Я поднял палец.

— Господа, адмирал, князь Воронцов желает выступить. Прошу.

Когда шел к трибуне — все взгляды спиной чувствовал. В том числе один… Ксения давно знала меня, очень давно. И знала, что от меня в таком состоянии ждать хорошего не приходится.

— Господа… — экспромтом начал я — после столь блистательных ораторов, мне почти что нечего добавить. Господин граф Казарский был ко мне слишком добр, а Ее Императорское Высочество соизволила указать нам путь к победе, после чего, нам остается только склониться перед столь ясно высказанной Их Августейшей волей.

Проведя долгие годы на Востоке, командуя самыми разными частями и соединениями и выполняя особые задания в одиночку, я могу засвидетельствовать — да, все так и есть. Несмотря на все развитие средств связи, несмотря на все технические новинки, когда мы можем прочитать газету руках у человека с околоземной орбиты, война — это все еще противоборство воли, мужества, испытание готовности пойти на все ради того, чему ты веришь и во что служишь. Только перед непреклонной волей вшей — могут склониться неприступные твердыни фанатизма, мракобесия и беззакония. Которых, увы — все еще слишком много. Да, и в самом деле — находясь на Востоке каждый из вас — будет вынужден рано или поздно принять решения, сообразуясь только со своими понятиями о чести, долге, товариществе и пользе для России и Престола. Как принял решение я.

Однако же — я проиграл. И это привело к тому, что я стою сейчас перед вами, а немалое число более достойных людей, похоронены сегодня в Кронштадте. Они заслуживали лучшего, нежели то, что они получили. В том числе — и лучшего командования.

Помимо соображений долга, чести, товарищества — есть и другое, то, чего не должен забывать ни один из нас. Это — совесть, господа. Мы чем-то должны отличаться от тех фанатиков и негодяев, которые бросают людей на пулеметы и говорят, что они — шахиды, и им — рай. От тех, кто снаряжает пояса шахидов и отправляет одурманенных гашишем и пропагандой юнцов в толпу, чтобы погибло как можно больше невинных людей. Мы так не можем, господа. Для нас ценен каждый, мы не можем себе позволить никаких потерь. Каждый из тех, кто ушел в том бою — будет немым укором моей совести, если я уклонюсь от ответственности.

И потому я заявляю здесь, перед всеми вами: я один виноват в произошедшем, и прошу не винить кого более. Я дин не предусмотрел то, что должен был предусмотреть и не сделал то, что должен быть сделать. Я один — поставил на кон жизни тех молодых людей в Карачи и проиграл. Это единственный факт, который может быть здесь установлен.