Заговорщики Гора - [4]

— Лгунья! — обругала она меня. — Посмотри на своё плечо. Клеймо на тебе появилось задолго до того, как тебя сюда привезли!

— И вовсе это не клеймо, — отмахнулась я. — Это связано с медициной. Это след, оставшийся от медицинской процедуры, называемой прививкой.

— Это — шрам, — указала рабыня.

— Он совсем крошечный! — заметила я.

— Вот по этим отметинами, по таким крошечным, но таким предательским клеймам, отмечающим их как рабынь, — усмехнулась она, — были опознаны многие варварки.

— Это не клейма, — повторила я.

— Возможно, именно по таким клеймам, — предложила гореанка, — охотники и узнают рабынь.

— Это маловероятно, — пожала я плечами, — для женщин моего мира не характерно ходить по улицам раздетыми.

— Какая же Ты лгунья! — возмутилась моя собеседница. — Многие из ваших женщин не прячут лица под вуалями. У многих обнажены руки. Мне как-то показали предметы, которые женщин вашего мира носят под своей одеждой. Очевидно, что это были предметы рабской одежды. Такие вещи, столь крошечные, мягкие и гладкие, до глубины души волнующие, словно специально созданы для того, чтобы будить собственнические инстинкты мужчин. И свои руки с лодыжками Ты в своём мире, наверняка, выставляла напоказ постоянно, или, как минимум, делала это часто. А что Ты скажешь о ваших пляжах, где хозяева демонстрируют своих рабынь, выставленных ими в том, что вообще одеждой назвать нельзя?

— Там если и были рабыни, — усмехнулась я, — то лишь некоторые.

— Тогда остальные там, — потенциальные рабыни, — заключила она, — демонстрирующие себя перспективным владельцам, да ещё и делая это нахально, с явным намерением привлечь к себе их внимание.

— Уверяю тебя, — вздохнула я, — мой мир такой же сложный, как и ваш, возможно, даже гораздо сложнее.

— На рынках, — добавила она, — я видела закованных в цепи варварок, выставленных в таких одеждах.

Я не нашлась, что ей ответить. Мне такие рынки был незнакомы за исключением одного, да и то с внутренней стороны.

— И кстати, — усмехнулась девушка, — только дурак купит одетую рабыню.

Разумеется, меня, собственно, как и её саму, продавали голой. Немного найдётся в жизни женщины событий, с такой ясностью дающие ей ощутить её собственную женственность.

— Но, с другой стороны, — предложила она, — возможно, что такими клеймами, охотники метят свой выбор, свою добычу, чтобы позднее, при удобном случае, доставить её в соответствующий загон, где предварительную, временную, едва заметную метку, сменить более подходящей маркировкой.

— Нет, — отмахнулась я. — Такие отметины зачастую появляются в раннем детстве.

— Они выбирают их настолько юными? — заинтересовалась моя собеседница.

— Да нет же, — покачала я головой. — Точно такие же шрамы есть и у большинства мужчин моего мира.

— Шёлковые рабы? — уточнила она.

— Вовсе нет, — поспешила заверить её я.

— Я видела этих безропотных, испуганных верров на рынках, — хмыкнула девушка. — Некоторым женщинам такие нравятся. Но они всё равно мужчины, и всегда есть опасность, что один из них, увидев здешних мужчин и поняв, каковы они, может взбрыкнуть и превратиться в одного из них.

— Многие мужчины моего мира вполне способны к тому, чтобы быть рабовладельцами, — заявила я, — и некоторые, несомненно, таковыми являются.

— Это должно быть пугающая ситуация, — сказала рабыня, — когда шёлковый раб превращается в мужчину, возможно, связывает свою госпожу и избавляется от неё на каком-нибудь рынке, а потом, забрав монеты, исчезает из города.

— Подозреваю, что лишь немногие отваживаются на такой поступок, — заметила я.

— Давай надеяться, что так оно и есть, — поддержала меня она. — И всё же, я думаю, что этот шрам был клеймом, по которому охотники признали тебя рабыней.

— Да нет же, — отмахнулась я. — Начнём с того, что его не было видно. Я носила одежду, которая скрывала этот шрам.

— Тогда как они узнали в тебе рабыню? — осведомилась девушка.

— Понятия не имею, — развела я руками, хотя, по правде говоря, у меня были кое-какие идеи относительно таких вопросов.

Кто мог бы не разглядеть рабыню, прятавшуюся под моей одеждой? Неужели опытному глазу было бы сложно различить под тонкой тканью черты ходкого товара? Возможно ли, чтобы тот, кому это было надо, мог бы не рассмотреть моё горло и не прикинуть, насколько подходяще смотрелось бы на нём кольцо металлического ошейника? Разве кто-то мог, строго заглянув в мои глаза, не увидеть в них дрожащую, ждущую рабыню?

— Тебя должны были оценить, — заявила она.

— Несомненно, — согласилась я.

— Где? Когда? Как? — засыпала меня вопросами рабыня.

— Откуда мне знать? — пожала я плечами.

Я, действительно, не знала этого. Это могло произойти где угодно, в любое время, возможно там, где я меньше всего могла ожидать этого, в автобусе, в метро, на улице, в магазине, на пешеходном переходе, пока ждала у светофора, садясь или выходя из такси, в коридоре, в проходе рынка, в аудитории, в университетском городке, где угодно, в любое время.

Но внезапно во мне вспыхнула уверенность, что я знаю. Если это произошло не на той вечеринке, в том доме, то где ещё? Наверное, больше негде.

— Сомнительно, чтобы они не оценили тебя без одежды, — заметила моя собеседница.