Жара спадала, утопая в зелёных, как дикие женские глаза, садах города, разбитых в западной его части, расчерченных линиями прямых дорог и приятно контрастирующих с белизной жилых кварталов и общественных зданий. Совсем чистое утром небо теперь заполнилось огромными массами белых облаков, а со стороны далёкого моря на юге двигалась плотная тёмно-синяя стена дождя, предвкушение коего доносил ветер. Так заканчивался седьмой день месяца секстилия в Адрианополе, городе прекрасном в это время года и тихом, прежде всего из-за удаления от столичной суеты Константинополя. Впрочем, в последнее время внутренние распри заметно потеснили тишину и покой. Однако такое случалось всё же не часто, и обычная жизнь города была по-провинциальному размеренной. Гомон городского рынка, особо густой до полудня, звон посуды, крики торговцев и рьяных покупателей, грохот телег по мостовым или частая дробь по ним же всадников, толпы праздношатающихся вечерами молодых людей с вином и флейтистками, шумные празднества в торжественные дни или народные собрания - всё это составляло нормальный распорядок дня.
Архин не любил шум города, поэтому предпочитал жить в поместье за рекой, хотя у него был дом и в городском центре. Сам Адрианаполь лежал в треугольнике меж двух сливавшихся рек, усадьбами и садами переваливая за них во многих местах. С балкона вытянутого по холму дома город был виден Архину как на ладони. Общественные здания вокруг главной площади, расчерченные по линейке улицы, храмы богов, ремесленные кварталы, где, как он знал, теснились подслеповатые жёлтые дома, обрамлённые грязными канавами. Могучие стены укреплений темнели по периметру, и на квадратных башнях развевались флаги, тело реки пестрело от лодок и маленьких кораблей. Шёл первый год 285 олимпиады, по римскому же исчислению - 1114 от основания города.
В тот день он сидел, как и всегда в жаркие дни, на террасе, разбирая сухо шелестящие папирусы с чёрными вихрями эллинских слов и аккуратные книжечки из восковых табличек с эллинским или латынью, читал, записывал что-то и ел с блюда виноград, посматривая изредка на чашу города, ещё горящую золотом заходящего солнца. К нему тихо подошёл сзади юноша в белом хитоне и сказал осторожным шёпотом, дабы не слишком отвлекать от дела:
- Да хранит тебя Зевс, Архин!
- Удивлён я, что ты так ко мне обращаешься, Клеарх, - повернулся учёный. - Разве твой бог христиан позволяет чтить других божеств?
- Не шути надо мной. Я уже говорил тебе, что не считаю недопустимым обратиться к тебе так, как было принято у нашего народа издревле, и не важно, что я не верю в Зевса, - ответил юноша.
- Ну, хорошо, хорошо... Я просто думал, что ты решил поменять свои взгляды...
- Оставим это. Как я вижу, ты уже завершаешь главу о походе эпигонов на Фивы, работаешь не покладая рук, и скоро вся пятая книга будет закончена, - Клеарх заглядывал в развёрнутый папирус.
- Верно, это собрание мифов станет самым полным. От создания мира до последних героев веду я изложение, и скоро работе конец...
Между этими двумя людьми - учёным и юношей, было мало общего на первый взгляд. Первый был стариком с белоснежными волосами и бородой, не утерявшим ещё ясности в голубых глазах, но уже чувствующим приближение своей лютой зимы. Он провёл беззаботную жизнь богатого наследника, никогда не служил в армии и не терпел лишений, в юности он тратил силы на друзей и женщин, а потом занялся философией и литературой, значительное время проведя в Александрии за чтением бесконечных трудов эллинов и римлян. Его интересовали сказания древности, мифы знойной Эллады и прочих народов, он знакомился с уже известными и искал те, которых почти никто уже не знал, к концу жизни он решил написать труд, собрав в нём все мифы его родины, ныне поделённой на провинции Ахайя и Фракия. Теперь он жил в своём поместье, закончив здесь все сельские работы и оставив лишь минимум прислуги, чтобы никто не отвлекал его отчётами или жалобами от дел. Доход он получал из другого своего поместья, стоявшего на другой стороне холма, оно функционировало нормально, и управляющий исправно посылал ему деньги, на которые старик мог жить без всякой нужды.
Юноша же был сыном адрианопольского торговца, в доме которого ни дня не проходило без шума и криков разгрузки или погрузки товаров, грохота ящиков и споров о ценах. Он любил море и скрип кораблей, очаровавшись этим, когда отец брал его с собой в Антиохию, свой дом он не любил, ибо там всегда было слишком грязно и шумно, а ему нравились такие тихие поместья, как у старика. Они познакомились, когда Клеарх искал себе учителя, желая знать философию и другие науки, Архин отказывался, избегая обременять себя отвлекающими занятиями, но юноше столь понравилось дело старика, что он остался, не требуя ничего, лишь сам желая помогать. Постепенно они подружились. Прошедший обряд крещения ещё в детстве Клеарх, тем не менее, был очарован красотой старинных преданий, деяниями мира прошлого, и у Архина, оставшегося верным старой традиции, он мог найти то, чего так жаждал.
- Я не смог придти раньше, ибо потребовалось следить за рабами в отсутствии отца. Товар привезли из Египта, пришлось разгружать, - сказал юноша. - Однако я заставил их работать на износ, и, вот, я уже здесь. Как и обещал, готов разбираться со списками, что у тебя скопились.
