Задание на дом, или Реферат о Фёдоре Коне - [12]

— Эка, молодчик! Ну, бывай, а над моим предложением продумай.

— Вдругорядь, дяденька Мартын.

— Дяденька, — передразнил. — Так возле леса изба то?

— Возле леса то. Только смотри, дяденька, у него дочка, ты уж с ней поосторожнее, поберегись.

— А что, хворая иль ещё чаво?

— Хворая. Нюшкой величают. Только она, когда ее Нюшкой зовут, может вцепиться, как кошка, в бороду. И не смотри, выдернет все, что под руку попадется.

— А как же величать ее, чтоб бороду не выдрала? — Мартын погладил едва берущуюся курчавую растительность на округлом, с ямочкой подбородке.

— Величай Кадушкой! Зело[57] обрадуется, расцелует да в красный угол посадит.

— Чавой-то Кадушкой? Не внемлю. Много плоти на ей наросло?

— Да не, плоти мало. — Гришка растопырил руки, примериваясь к Нюшкиной плоти. — Зело гордится тятькой своим. Тятька — бондарь, вот она на «Кадушку» и отзывается.

— Ну, спасибо, мил человек, чудно у вас на селе. Дочь кузнеца на «Наковальню» ведется?

— Точно.

— А дочь конюха?

— На «Уздечку». Разумной ты, дяденька Мартын. Палец в рот не клади.

— На што мне твой заскорузлый палец. Мне б чаво послаще.

Гришка вынул из кармана штанов яблоко и бросил удивленному Мартыну. Тот словил на лету и чуть не свалился со своей мохнатой лошадки от неожиданности:

— Ну, ты, даешь, малец. Заберу тебя в подмастерья к Терентию, это точно. Ему такие мастера на вес золота. Беги, у тётки отпрашивайся. Штаны не потеряй на бегу! Зело красивые! Сколько бузины извели на краску?

Парень поехал дальше. Звали его Мартын. Ехал он из Смоленска в Болдинский монастырь к мастеру Терентию. Мартын, как и его отец, был мастером строительного дела, градостроителем. Так гордо именовались мастера, возводившие храмы и города. По дороге Мартын должен был заехать в дом Андрея Клёпки, чтобы передать ему от Фёдора привет.

Подъехал к невысокому тыну, постучал. Хозяин видно, крепкий, дом добротный, по сердечному капризу выстроен, а не по нужде. Повезло, ляхи не спалили. Верно, что возле леса стоит.

Из калитки выглянула юница, брови на излёте, глаза синие, глядят, пытают — кто таков? Откуда и куда? Добрый человек иль тать какой? Иной, кажется, творит свой путь и дело от доброты, а в итоге выходит — по соблазну сатанинскому иноязычных приведет. Дорога к монастырю людная. И кто только не ездит. А парень-то вроде добрый, лицо светлое, открытое.

— Добрый день в хату.

— И вам добрый!

— Никак Анна?

— А вам отколь известно?

— Да слава о твоей красе до града Смоленска докатилась. Такой юницы окрест не найдешь.

— Я о вас, дяденька, тоже слыхала.

— Что молвят?

— А то, что из Смоленска молодчик едет, бороденка курчавая (Мартын поёжился, погладил ошицей[58] подбородок) — а язык за ним волочится, как хвост у лисы, дорогу заметает.

Мартын и не нашёлся, что ответить Нюше, а она улыбнулась очень ласково, калитку распахнула:

— Водицы поднести?

— Дык…

— Поднести, поднести. Язык сполоснуть. Чай, запылился.

— Нюша! — зычный голос отца прервал беседу с гостем. — Кто там, Нюша?

— Гость из самого Смоленска, тятя.

— Из Смоленска? Кто таков? Приглашай.

Мартын спешился с конька и пошел след за Нюшей во двор. На широком подворье лежали бочки и кадушки. Пахло свежим деревом. Гудели пчелы, обирая медовую благодать с огромной липы у избы. Нюша метнулась впереди гостя, оставив его с отцом на крыльце, схватила веник, подмела половицы у щербатого порожка. Пол блестел ярким медом. Еще бы. Уж сколько она скоблила его веником — голышом, сколько водой окатывала. Пол у них не земляной — отец расстарался. Настелил в горницах полы новые, деревянные. Стены у них гладко тесанные, у стен стоят широкие лавицы, покрытые тканой бабушкой дербенью — толстым альняным холстом. А еще есть у Нюши еще одна радость — окончина стекольчата цветная. Такие только в горнице у князя увидишь — дорого для простого кармана. Тятя три алтына заплатил, большие деньги, расщедрился для Нюши — поставил ей в горнице такое чудо. Князь одарил его за работу мастерскую. Батюшка терем ему украшал резными наличниками да иными красотами.

Утро разноцветными зайчиками прыгает в горницу, раскрашивает светёлку[59] юницы то в красный, как солнышко, то в зеленый, как майский листочек, то в синий, как водица Болдинки, речки их развеселой. В других горницах окошки простые, слюдяные, а то и просто бычьим пузырем затянутые. Да и все убранство обычное. Только вот на всем лежит печать Нюшиной любви и заботы. Печь Нюша белит перед каждым престольным праздником. На столе в горнице — скатерть вышитая, на стенах — рушники. Тягучими зимними вечерами вышивают они с подругами, песни поют. Кажется — их песни укладываются на рушниках плавными линиями, кружочками, точками, стежками, а потом эта застывшая мелодия наполняет избу ровным чистым сиянием, оберегает от злых сил. Песни — молитвы наполняют дом силой. В красном углу — иконостас. И изба у них — загляденье, большая, в два яруса с подклетом[60]. Полки-воронцы[61], резные да узорчатые, под потолком делят стены на черную, закопченную и светлую. Черная, как вороново крыло, часть избы тянется под потолком на два венца. Дым от печи стелется по потолку и уходит в дымник