Татьяна
Анатольевна Харитонова
РОЗОВЫЙ
СЛОН
рассказы
Содержание
Дедушка
Крестик
Размышления о двойке
Розовый слон
Серый медвежонок
Яшкина история
Дедушка
Он был старым.
Странно было смотреть, как утром, покряхтывая, покашливая, он вставал с постели
и шаркающей походкой брел на кухню. Странно, потому, что, казалось, совсем
недавно, он был главнокомандующим в квартире, строил и равнял всех, держал дом
своей сильной жилистой рукой. Сейчас от командного пункта осталась зона
наблюдения за происходящим. Дед превратился в наблюдателя. Причем стороннего наблюдателя.
Он молчал, пожевывая губами, как корова, пережевывал жвачку впечатлений,
откладывая их в неведомые хранилища. Дед наблюдал за близкими людьми,
равнодушно и тихо. Он знал, что близкие сидят на чемоданах, отсчитывают часы и
минуты до переезда. Нет. Никаких чемоданов в доме не паковалось. Все вещи были
на месте, аккуратно разложены по полкам небольшой трехкомнатной квартиры. Но
мысль об отъезде витала в воздухе, жила рядом с ними, заставляя
многозначительно замолкать при появлении деда в момент каких то шумных
обсуждений и споров. Семья собиралась в Австралию. Документы были собраны и
даже тест на здоровье все прошли. Лишь невестке Сонечке надо было похудеть
немножко. Все было хорошо. Но дед. Он не проходил ни по каким статьям. Сдать в
дом престарелых его не могли. Ни у кого и мысли такой не возникало. Хотя мысли
возникали у всех, но озвучивать эту мысль никто не пытался. Стыдно. И оставить
одного было невозможно. После завтрака он медленно вставал, одевался в
зависимости от времени года в свою старую, добротную одежду и шел на улицу.
Рядом с домом была трамвайная остановка. Под крытым козырьком стояла лавочка,
излюбленное его место. Дед усаживался на лавку, опирался на трость, и задумчиво
созерцал происходящее. Как в кино, перед ним двигались кадры современного
города: люди, лица, события. Ему не нужен был телевизор. Он находил никому ни
понятное удовольствие в этом бесконечном наблюдении. К обеду кто-нибудь из
домашних шел за дедом. Он вставал со своей лавочки и семенил домой, обедал,
ложился отдохнуть, а к вечеру возвращался на свой наблюдательный пункт. И так
изо дня в день. Зимой, когда было очень холодно и ветрено, дед сидел у окна и
через стекло смотрел на улицу. Зрелище было куда менее интересное, и он
откровенно скучал, мучился и ждал теплых дней, как ребенок. Ну а весной,
торжественно открывал сезон.
Однажды он
вышел из дома и как всегда направился к остановке. У проезжей части стояла
собака, маленькая черная дворняжка с лихо закрученным хвостиком. Как и все
дворняжки, она была мудрой и четко усвоила правила уличного движения –
переходить дорогу только с человеком, а желательно, с толпой людей. Она долго
стояла в ожидании, переминаясь с лапки на лапку, но час пик прошел, и желающих
перейти не было. Она, было, рискнула побежать в одиночку, но свист тормозов, и
она рванулась назад, прямо под ноги нашему деду.
– Что,
горемыка, не пропускают? Они сейчас такие, мчатся, как сумасшедшие, никакие
законы им не писаны. На переход не обращают внимания. А тебе на ту сторону
надо?
Собака
благодарно вильнула хвостиком, заглянула в глаза.
– Ну, пойдем,
переведу.
Пара медленно
перешла улицу, собака деловито потрусила по делам, а дед волею судьбы
передислоцировался на новый пункт наблюдения. Напротив предыдущего. Стало
интереснее. Он видел свой дом, соседей, которые растворялись в транспорте,
спеша по делам. Он видел свое окно, завешенное светлым тюлем с цветком алоэ на
подоконнике, которое высадила жена.. Ушла и оставила его совсем одного. Дети?
Дети не в счет. Нет! Дети хорошие. Но они спешат по жизни, бегут за чем-то, не
останавливаются. А уж подумать, понаблюдать, решить спокойно, без суеты и
спешки? Нет. И внуки – такие же: на ушах заглушки музыкальные, на глазах –
очки. Не поймешь, что они видят, что они слышат? Друг друга слушать и то
разучились. Кричат, доказывают, а о чем спорят, и сами толком не знают. Дед для
них совсем не авторитет. Пробовал как – то сказать, что не так все у них, и
слушать не стали. Держат в доме, как мебель, как вещь. Он и разговаривать
постепенно перестал с ними. Что толку? Разве плеер их или Интернет перекричишь?
А с телевизором сражаться и вовсе не по силам. Так вот и сидит, смотрит, как
народ живет. А народ не живет, народ бежит или едет. Во всяком случае, ему так
кажется. Здесь, на остановке, перед ним проходит вся кинолента реальности. Вот женщина
с пакетом, в глазах – проблемы, которые она решает, а решить бедняжка не может.
Или вот мужчина. Выпил крепко вчера, сегодня плохо бедолаге, а на работу, хочешь,
не хочешь, а надо. А вот парень с девчонкой, расстаться никак не могут. Уж так
он ее целует. Прижался прямо на остановке. Живот у нее голый, в пупке –
железяки. Зачем? Может она его на цепь сажает, что бы ни убежал? Как собаку к
будке. На день с цепи отпускает, а вечером, давай родимый, домой. Интересно,
долго она его на цепи то удержит. Да и недолго, наверное, на цепи никто никогда
никого не удержал. Вот внучка жила с парнем, не расписанные. Гражданский брак
по-ихнему. Почему гражданский? Потому что граждане? Так мы с Петровной тоже
были гражданами, однако расписались, честь по чести, и прожили сорок годков.
Всяко было: и ссорились, и мирились, а бросать Петровну и мысли не возникало,
хоть она женщина была с порохом наготове. А внучкин гражданский муж, гражданин
этот, пожил с ней два года, а потом, видишь ли, не подошли друг другу. Да они и
не пытались подходить. У него в ушах плеер, у нее в ушах плеер, целыми днями по
городу врозь, вечеров сбегутся в кучу, поедят молча у телевизора, он к
компьютеру, она к телефону, а потом спать. На два года их и хватило. Детей так
и не родили. Не успели за два года. Все в делах, горемыки. А теперь еще этот
отъезд. Они думают, что дед не слышит ничего, не видит. А он давно в курсе всех
их дел. А что делать?
