Розовый слон - [2]

 Когда он не пришел к обеду, занавески на окнах всполошились. У цветочного горшка появлялось то одно, то другое, то третье растерянное лицо.

– Ну-ну, поволнуйтесь, граждане. Вы ведь этого хотите. Что же всполошились?

Граждане высыпали к остановке. Не все сразу, по очереди. Сначала сын, потом невестка, потом внучка.

– Простите, а вы дедушку не видали? Он на скамеечке этой сидит обычно?

Нет, никто не видал. Дед нахохлился. Втянул голову в плечи, как худой воробей, выпавший из гнезда. Стало зябко. Вспомнилось, как в детстве, когда мать наказала его за что – то, сбежал из дому, спрятался за сараюшку и долго слышал взволнованный голос, звавший его домой. Было радостно, оттого, что его простили, и горько за то, что обидели наказанием, несправедливым, как тогда казалось. Вот и сейчас, как тот мальчонка, сидел на остановке, притаившись. Его спас подъехавший троллейбус. Воровато озираясь, вошел, сел на свободное сиденье и поехал. Куда? Зачем? Мысль появилась  неожиданно. Поеду в Грушовку, дом престарелых за городом. На разведку.

Грушовка была в семи километрах от города. Притча во языцех для всех стариков. Грушовки боялись. Никто туда не хотел. И все-таки, это был вариант для деда. На Грушовку бегали маршрутки. Денег у него не было, но в маршрутке должно было быть льготное место. Повезет – уеду. Так он загадал. Микроавтобус подкатил к остановке, обдав водой из лужи. Вот балбесы – привычно подумалось, но тут же отогнал эту мысль. Рядом с шофером были пустые два сиденья. Обычно  туда запрыгивают самые шустрые пассажиры, но сегодня  желающих не было. В салон зашли две женщины дачницы, да девчушка лет тринадцати с котом в корзинке.

– Сынок! Возьмешь на льготное?

Сынок – мужчина лет сорока, с недовольным лицом,  потянулся и открыл дверь:

– Много вас, льготников!

– Где много, покажи?

– Да везде много! Одни льготники. Забодали своими льготами. А нам что же, развозить вас, господ, а самим лапу сосать?

– Да ты потерпи, сынок, и страна пусть потерпит, окочуримся мы скоро, все вам полегче будет!

– Вы окочуритесь, новые льготники подрастут.

– А сам то льготником не будешь?

– Буду, наверное, только льготы тогда обязательно отменят. Мне всегда везет. Очередь занимаю, значить товар перед моим носом закончится.

– А ты, добрее, сынок, добрее к людям, вот и не  закончится. Все воздастся тебе.

– Умный ты, дед, как я посмотрю, садись рядом, довезу с ветерком.

Дед вскарабкался на высокую подножку, сел рядом с водителем. У лица покачивалась маленькая обезьянка, подмигивая левым глазом. На панели – иконка Николая Чудотворца, покровителя всех путешествующих.

– Небось, в Грушовку сдаваться, иль проведать кого?

– Я на разведку, сынок. Видно придется там доживать свой век.

– Вот ты о доброте. И что ты своей добротой? В Грушовку?

– Не в доброте дело. Мои, наверное, и слышать об этом не хотят. Я сам так решил.

– Просто так никто бы не решил. Значит, обуза.

– Обуза. Согласен. А кто в старости не обуза?

– Глупости, дед. Нет будущего у государства, для которого старики – обуза. На востоке старик – самый почитаемый гражданин. Его уважают и  прислушиваются.

– Вот ты так красиво говоришь, а сам везти меня забесплатно не хотел.

– Знаешь, сколько вожу туда? У меня жена в Грушовке медсестрой в этом, как его, геронтологическом центре работает. Наслышан от нее всякого. Туда же стариков, как детей подбрасывают.

– Как это?

– А так. Месяц назад бабушку привезли  на машине, старенькую совсем, посадили на скамеечку, а сами поминай, как звали. А бабулечка сидит час, сидит второй, как подкидыш у дома малютки. Только тот орет, а эта плачет беззвучно. У того и имени то нет, чистый лист, а у этой вся жизнь за плечами, а кроме памяти – ничего. Когда стало смеркаться, вышли к ней, мол, ты что, бабуля, тут делаешь?

А она взмолилась:

– Деточки, заберите, нет моей мочи сидеть на этой скамейке больше.

– А зовут то тебя как?

– Вот документ. – достала платочек с документом трясущимися руками.

 Шофер возмущенно цыкнул слюной в открытое окно:

– Собственные  детишки ее скинули государству, как ненужную вещь. Старики – сироты при живых детях, дети – сироты при живых родителях. Что делается? Так что, ты, дед, крепись, не везут тебя дети в Грушовку, и не рыпайся. Живи тихонько.

– Да как же жить спокойно?! – дед взволнованно взмахнул рукой. Все чувства, так старательно спрятанные за невозмутимостью, выплеснулись наружу. – Они уезжать собрались, а я им мешаю. Из-за меня сидят, ждут. А чего ждут? Смерти моей. Так я уж лучше сам как-нибудь.

– А куда едут то?

– В  Австралию!

– Эка, ближний свет! Что им дома не живется?

– Да там родственники, нашлись по жениной линии. Одиноко им, видите ли, хотят родню собрать в кучу. Вот наши и зашебуршились.

– Ну,  так и ты с ними давай, дед! На старости лет на мир посмотришь.

– Кому я нужен там, в той Австралии? Тесты на здоровье проходят. Разве ж я пройду? Вон, Соньку худеть заставили, иначе, не пустят.

– Чудеса в королевстве датском. – Шофер крепкой ладонью пригладил непокорные волосы на лбу. Руки крепко сжали баранку, так, что костяшки пальцев побелели. – А ты знаешь, дед, когда больше всего едут в Грушовку дети?