За тебя, Севастополь! - [9]

— Прошу запомнить места и обязанности в сегодняшнем походе, — раздельно, словно диктуя, говорит он. — Идем строем уступа. Головным — Умников. Пора ему внести свой вклад в общий счет и свой счет у Севастополя открыть. Я иду с Умниковым. Справа — Гиршев с обеспечивающим Хабаровым и моим заместителем. Слева— Константинов, за ним Латашинский. Первым атакует Умников, а Хабаров с Гиршевым прикрывают его и отвлекают на себя внимание противника. Так поступает и Константинов, когда пойдет в атаку Латашинский. Ясна задача?

Командиры подтверждают.

— Стало быть, не дожидаясь ночи, следуем на определенную цель? — еще не уяснив до конца, интересуется Головачев.

— Определенная цель у нас, Василий Михайлович, всегда та же самая — фашисты, — назидательно растолковывает Местников. — Они ловчат, а нам надо переловчить их. Для этого необходимо уметь выбрать время, вот ключ от их ловкости.

Он стучит пальцем по стеклу ручных часов:

— Если до сумерек успеем прийти в район поиска, в самый раз угадаем на рандеву. По местам! Заводитесь!

Мы прощаемся.

— До встречи в Евпатории завтра, — напоминает мне Местников.

Перехожу на палубу одного из остающихся катеров, оборачиваюсь. Комдив, уже в непромокаемом шлеме вместо фуражки, ныряет в люк боевой рубки и через несколько мгновений занимает место между Умниковым, стоящим у штурвала, и боцманом Самсоновым, который примостился за пушкой средней турели.

Дружно ревут моторы. Умников выжидающе смотрит на комдива. Тот согласно машет рукой.

Головной катер пятится в сторону от плавучей базы, круто разворачивается и, распустив усы бурунов, мчится к воротам бухты. За ним стремительно начинают разбег остальные катера. Четыре смерча из пены и брызг проносятся мимо обрыва, на краю которого все так же неподвижно высится командир бригады, похожий на памятник, и, восхищая красотой маневра «поворот все вдруг», огибают косу с маяком на ней.

Вскоре они сливаются с гребнями зыби в черноморских просторах, а я возвращаюсь на берег, в штабной домик, где Проценко и Конюшков еще раз корректируют политдонесение.

— Хотели словчить? — встречает меня вопросом комбриг.

Протестующе объясняю, что мне нужна была сцена отплытия со стороны и что я нашел ее с характерными деталями ухода в поиск.

— На подступах к основному, понимаете, Виктор Трофимович?

Проценко улыбается:

— Вроде понял. Как мы на подступах к Севастополю, так вы на подступах к теме?.. Ничего, наверстаете, полезно даже не все сразу. Дождемся, что наш Цезарь сообщит, тогда прояснится…

Ждем, пока не темнеет, но в общем недолго.

Ровно через час после ухода группы Местникова штабной радист вручает комбригу шифровку, вернее, открытый текст из трех условных слов: «Встретил, атаковал, утопил».

Прочитав ее вслух, Проценко накрывает широкой ладонью листок с шифровкой:

— Ясно! Теперь фашисты не улизнут.

Конюшков вдруг спрашивает:

— Помните, как пели рыбачки в Ак-Мечети, когда мы с вами выясняли у них о наших ребятах с Игошинского катера?

Командир бригады кивает, затем произносит с яростным спокойствием:

…Не будут враги в Севастополе жить, —

Он станет им только могилой!..

И с непередаваемым выражением торжества повторяет:

— Ясно!..

— Для вас — да, для других — еще не совсем, — намекаю ему и умоляюще гляжу на Конюшкова.

Оба смеются.

— Ладно, — разрешает Проценко. — Можете сходить в поиск. Не возражаю…

Словом, допишу в Евпатории.

* * *

Из записи за 27 апреля. — …Личные переживания — для рассказа в семейном кругу. А сейчас совмещу их ради единственной целесообразности с подробностями первого поиска в неурочное время, дополняющими события позавчерашнего дня.

Москва, «Красный Флот», корреспондентская. Передаю окончание очерка «Только одни сутки».

…Белая башенка Тарханкутского маяка долго виднеется позади катеров на фоне позолоченного заходящим солнцем моря. Она исчезает за горизонтом только в тот момент, когда катера находятся уже в районе Севастополя.

День еще не померк, но плоские берега, ведущие к Северной стороне, быстро сливаются с темнеющей морской далью. Море пустынно от края до края.

— Что касается нас, — бурчит Местников, — то главное — не только уметь выбрать время, но и набраться терпения…

Сопровождая эти слова жестом, предназначенным командиру головного катера и означающим — «стоп моторы», он приказывает, едва гул движения сменяется тишиной:

— Осмотреться!..

Теперь, когда моторы умолкли, вдалеке слышатся, будто модулирующее эхо грозы, тяжелые громовые раскаты бомбовых взрывов и орудийной канонады: это ни на минуту не затихает битва на подступах к Севастополю.

Катера плавно покачиваются на волнах. Миг равновесия между днем и ночью миновал. Сумерки начинают сгущаться. Длинные полосы вечерних теней дорожками расстилаются по морю. Ветер свежеет, крепчает, неся прохладу и брызги, от которых негде укрыться. Линия горизонта расплывается перед напряженным взглядом. Гребни зыби, ломающие ее, напоминают силуэты кораблей…

Местников трет глаза кулаком, опять всматривается и тут же слышит скороговорку боцмана:

— Гробы ползут, товарищ комдив! Две бэдэбэ на выходе из бухты по нашему курсу. Охранение справа. Два эска вижу ближе к нам, а может, есть и другие… Смотрите по моей руке…