За тебя, Севастополь! - [10]

Он ведет пальцем вдоль горизонта и несколько раз подчеркивает место, где обнаружил врага.

Зрение не обмануло боцмана. То, что командир дивизиона вначале принял за гребни, не исчезает, но перемещается по горизонтали. Среди гребней быстро ползут два силуэта, похожие на нижнюю половину гроба — отличительный признак БДБ. Они за пределами слышимости, ибо ничье ухо еще не способно уловить звук их моторов. Впрочем, теперь это не имеет значения.

— Понятно, командир? — спрашивает Местников. — Помнишь, о чем говорили? Сообразительность, расчет, внезапность — гарантия успеха атаки…

Перехватив напряженный взгляд Умникова, он показывает на вражеский караван:

— Действуй! В случае чего — поправлю. Курс на головную бэдэбэ. На подходе увидим и уточним.

Умников нагибается к старшине группы мотористов, ожидающему возле рукояток управления моторами:

— Газ до полного!

И впивается пальцами в обод штурвала.

Головной катер будто прыгает по ступенькам, пока мотористы переключают его движение с одной скорости на другую. Затем рывки сменяются ровной стремительностью полета на предельной скорости. Звонкий шум истолченной в пену воды, крутящейся вихрем возле форштевня, свист брызг, несущихся сплошным потоком вдоль бортов, приглушенный рев моторов, частые удары днища о гребни сливаются в один звук яростного движения к цели, которое одинаково хорошо знакомо летчикам-пикировщикам и морякам торпедных катеров.

Темная ночь уже опустилась на море, но взгляд Местникова отчетливо различает белые комки пены вокруг соседних катеров, мчащихся, как приказал комдив еще перед уходом из Караджи, строем уступа, и вырастающие на горизонте силуэты вражеского каравана. Да, боцман Самсонов не ошибся. Караван состоит из двух БДБ и четырех СК — сторожевых катеров, охраняющих конвоируемые суда по двое с борта. БДБ низко сидят в воде, до отказа нагруженные фашистами и награбленным добром…

Местников выбирается из среднего люка и кричит в ухо Умникову:

— Жми, командир! Жми на головную! Пока спохватятся — схарчим!

Поглощенный атакой, захваченный стремительностью движения, чувствуя себя неотъемлемой частицей порыва, влекущего катер наперерез врагу, Умников отрывисто бросает в ответ:

— Веду на кратчайшую дистанцию, иначе боюсь промазать!..

Ответ успокаивает комдива. Теперь Местников не сомневается, что молодой лейтенант сумеет взять точный прицел и разрядиться наверняка. В словах Умникова комдиву слышится многое, но прежде всего нежелание израсходовать торпеду впустую, характерное для настоящего бойца, дорожащего каждым выстрелом, и особенно важное для тех, кто при встрече с противником располагает ограниченным количеством боеприпасов…

Катер уже проник за черту охранения. Прямо перед ним черным гробом колышется на зыби силуэт головной БДБ. Правее ее едва проступает над поверхностью моря ближайший корабль конвоя. В стороне от него смутно виднеется бурун катера Гиршева…

Стиснув обеими руками штурвал, отсчитывая секунды, Умников ждет, когда верхняя надстройка БДБ сравняется на уровне глаз с высотой буруна у форштевня.

Тем же самым, дублируя правильность глазомера лейтенанта, занят командир дивизиона.

Противник молчит. Караван в полном походном порядке следует прежним курсом. Фашистские наблюдатели бездействуют.

На мгновение Местникову чудится, что Гиршев застопорил моторы. Он встревоженно всматривается… Нет, все в порядке. Бурун соседнего катера держится на курсе фашистского СК.

— Молодцы! — облегченно выдыхает комдив, поняв, что Гиршев и Хабаров в точности выполняют маневр, стараясь привлечь к себе внимание противника и дать Умникову время разрядиться. — Два с половиной кабельтова, — определяет он расстояние до головной БДБ и, не утерпев, подсказывает в тот момент, когда рука Умникова ложится на кнопку выбрасывателя:

— Залп! Отворачивай вдоль каравана!..

Рубиновый огонек лампочки под кнопкой вспыхивает и гаснет, прикрытый ладонью.

Лейтенант не нажимает, а что есть силы вдавливает кнопку в гнездо. Тут же отпустив ее, он безостановочно вращает колесо штурвала: надо увести катер в сторону от курса, чтобы уступить дорогу торпеде.

Белой молнией промелькнув в ночи, она исчезает у борта головной БДБ.

Умников не видит ни разбега торпеды, ни того, что происходит спустя несколько секунд после залпа, когда огромный, чернее ночи, фонтан взрыва, подсвеченный изнутри пламенем, расплываясь, встает над морем перед глазами боцмана и комдива. Толчок взрывной волны, пронесшейся под водой, вынуждает покачнуться всех, кто находится в моторном отсеке и радиорубке, но лейтенант даже не ощущает его. Он ведет катер вдоль каравана и успевает разглядеть лишь корпус второй БДБ, заслонивший ее силуэт конвойного корабля да сверлящее ночь светлое пятно торпеды, выпущенной катером… Кажется, что именно в этот момент (хотя в действительности на расстоянии, уже недоступном для обстрела противником), командир дивизиона кладет горячую, тяжелую руку на плечо Умникову.

— Стоп моторы! — приказывает он.

— Промазал, да? — беспокоится лейтенант.

Комдив находит в темноте пальцы Умникова, крепко сжимает их:

— Поздравляю, командир! Можешь не сомневаться: еще полтыщи гитлеровцев на счет Севастополя записано твоей торпедой!