За правое дело - [13]
— А ну, посторонись, малый! — грубовато окрикнули Дениса люди с носилками.
К забору, где стоял Денис, несли раненых и убитых. Несли солдат, укрытых шинелями, несли рабочих-красногвардейцев. Денис пошел было прочь от этого страшного зрелища, но одни носилки с раненым солдатом неожиданно приковали его внимание: белое даже в рассветной мгле, курносое лицо, повернутое к нему, смотрело на него широко открытыми, невидящими, будто стеклянными глазами.
— Дяденька Степан!..
Денис, не сознавая, что делает, едва не обронив сумку, кинулся к носилкам, расталкивая солдат и красногвардейцев. Кто-то поймал его за рукав, оттеснил назад, кто-то прикрыл шинелью искаженное смертью еще так недавно живое, отцовски доброе лицо, кто-то спокойно, будто ничего особого не случилось, говорил над Денисом:
— А ведь какой минуты не дожил человек. И нет ему ни жены, ни детишек, ни общего нашего народного счастья.
«И Тишки», — мысленно досказал Денис.
Вся улица от городской думы до перекрестков запружена людьми. Баррикад уже нет, но невозможно пробиться в гудящем на все лады месиве ни влево, ни вправо. Денис, зажатый, стиснутый со всех сторон со своей сумкой, не видел ничего, кроме спин и затылков, и уже жалел, что вовремя не выбрался из толчеи. Один раз его толкнули так, что он едва не выпустил сумку, второй сильный толчок сбил с его головы малахай.
— Держись, хлопчик, — раздался над ним чей-то голос, и малахай водрузился на свое место.
— Веду-ут! — заорали в толпе.
— Раздайсь! Дорогу, товарищи! Дорогу!
— Спокойно! Без рукоприкладства, товарищи! Не бандиты!
Толпа качнулась. Человек, вернувший Денису шапку, обхватил его обеими руками, защитив от мощного натиска тел, пятившихся к заборам, и держал так, пока оба они с Денисом не оказались в довольно широком проходе, по которому должны были вот-вот пройти арестованные.
Однако прошло еще не менее четверти часа, прежде чем в глубине узкого живого коридора показался наконец всадник с оголенной на плече саблей, а за ним длинная колонна безоружных защитников думы с конвойными по бокам.
Толпа взревела, задвигалась, норовя смять конвой и арестованных вместе, и только внушительно поблескивающие на солнце штыки и сабли конвойных удержали народ от безрассудства.
За офицерами и юнкерами шли напуганные ревом толпы гимназисты. Некоторые из них были совсем дети, ростиком и годами под стать таращившему на них глаза Денису. Другие, постарше, успели отпустить усики, но и это не придавало им мужественного вида, хотя кое-кто из них и браво поглядывал на толпу, выказывая свое презрение к черни.
Высокая стройная фигура одного из гимназистов еще издали привлекла к себе внимание Дениса. Денис не сразу узнал в ней брата Верочки Игоря — тогда, на кухне, он был без фуражки и шинели, — и неприятный, мелкий озноб пробежал по всему его телу. Красивое, тонкое, как у Верочки, лицо Игоря было мертвенно бледным, но рыскающие то толпе глаза были полны того же презрения, что и у некоторых других гимназистов.
И вдруг блуждающий взгляд его нашарил Дениса, замер в злом надменном прищуре. Денис съежился и, сам того не замечая, протянул сумку. И тут же получил плевок в лицо, отшатнулся.
— Ну ты, гнида! — прогремел над Денисом знакомый голос, и увесистый подзатыльник сбил с головы Игоря фуражку, заставил его боднуть впереди шедшего гимназиста.
Игорь обернулся, плюнул еще раз в сторону оторопевшего Дениса и снова получил удар. Толпа взревела, сдавила без того сжатую с обоих боков колонну, а конвоиры заработали прикладами и локтями. Но Денис ничего этого уже не видел и не слышал. Он стоял, бессмысленно глядя на не принятую ее хозяином толстую сумку, и горло его душила незаслуженная обида.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Только на пятый день затон зажил своей прежней хлопотной жизнью. Забасили, будоража слободу, утренние заводские побудки; завели разноголосую перекличку веселые и певучие, осипшие и надрывные гудки пароходов, и очнувшаяся от тяжелых раздумий Волга понесла их над серо-голубой далью. И лишь Алтынная, Соколовая да Лысая горы, у подножия которых спрятался древний город, надменно и безучастно смотрели на беспокойную людскую возню, не оправдывая ее и не осуждая.
Отец, приходя с работы, выкладывал Степаниде все новые радости:
— С завтраго дня, мать, восемь часов работаем! А которые, к примеру Дениса взять, малолетки, — те шесть!
И хлопал себя по ляжкам.
Теперь бригада клепальщиков не задерживалась на стапелях и ровно в пять свертывала работу. Да и вечерять дольше не было смысла: хозяин баржи сбежал, товары его конфисковали и реализовали на месте, а баржа стала плановой государственной единицей. Бригадир, глуховатый старичок Прохорыч, плутовато поглядывая на мрачную тетю Мотю, пищал Денису:
— Новая жизнь о тебе печется, сынок. Так что таперь ты работать должон шесть часов. Достальные Матрена Карповна возьмет на себя встречным планом.
Денис стал работать до трех. Времени свободного теперь было так много, что дотемна можно бы успеть съездить в город или наколоть дров, натаскать кадку воды да еще вдоволь наиграться в чижа и козны. Однако ни улица, ни город не манили и не радовали Дениса: все было отравлено незаслуженным и унизительным поступком Игоря Стронского. Его неожиданный наглый плевок до сих пор, жег лицо и душу Дениса. За что он так? За то, что Денис другого, рабочего происхождения? Или за то, что Игорь шел под конвоем, а он, Денис, стоял рядом с теми, кто победил думских защитников и арестовал их? И как бы ко всему этому отнеслась Верочка? Ведь она любит своего злого брата — значит, и она такая же, как ее Игорь? А он, Денис, хотел выполнить ее просьбу… Нет, он больше не пойдет к Верочке. А сумки когда-нибудь вернет. И не ей, а Марфе. А может, он ошибается и Верочка не такая?..
