За далью непогоды - [160]

— Зафиксируйте в журнал, запишите данные! — торопливо подсказал Скварский.

Гатилин тупо посмотрел на свои руки, удивляясь, отчего они непослушны ему.

— Я могу, — догадался Скварский. И стоя — усаживаться было уже некогда, — под торопливые шаги по ступенькам вагончика, написал:

«11.55. По докладу Басовой:

Расход — 800 кубометров в секунду.

Уровень активно повышается с 8.20.

Принял — В. С. Гатилин».

— Теперь документик… — льстиво улыбнулся Юрий Борисович.

Виктор Сергеевич взглянул, поставил закорючку своей подписи. В вагончик вошли Басов, Алимушкин, остальные. По лицам Скварского и Гатилина Алимушкин увидел, что Соколенок сказал правду… Басов, подойдя, рывком повернул к себе журнал с еще не просохшими чернилами, прочел. Сел, обхватив голову. Невероятно, невозможно!.. Сорвавшимся до сипоты голосом спросил у Гатилина:

— Вызвали Елену?!

— Да. Да вот она, в машине… — Гатилин уныло смотрел в окно, чтобы не встречаться глазами с Басовым, и видел, как газик, посланный им за Еленой, с юзом притормозил возле крыльца вагончика.

Накрашенная, в небрежно запахнутом пальто, так что белый ее шарф, выбившись, встопорщился на груди, Елена вошла в штаб, вызывающе громко стуча каблуками. В ее лице застыло, по-видимому, против ее воли, такое напряжение, при виде которого пропадает всякая охота говорить с человеком. Она не поздоровалась. Никого не замечая, прошла к столу и, развернув на нужной странице свой журнал, положила его на середину. Молча, не глядя на нее, вышли из штаба все, кто считал там сейчас лишним себя, — остались Гатилин, Басов, Алимушкин и Даша. Виктор Сергеевич покосился было и на Дашу, но вовремя вспомнил, что она Малышева… «Так даже лучше, — рассудил он. — Пусть старик узнает обо всем из первых рук, от дочери…» Однако молчать более было уже нельзя, и Гатилин, придвинув журнал Елены, но ничего еще не видя в нем, глухо спросил:

— Вы подтверждаете свое последнее сообщение?

Елена немного помедлила, ответила четко:

— Расход воды в Аниве поднялся за восемьсот кубометров… — И вздохнула. — Это правда.

— В котором часу уровень соответствовал расчетному? Был такой момент или не был? И как вы объясните все…

— Ну, какая разница!.. Был… Не был… Мы же не дети, — пожала она плечами. — Назад паводок не вернешь…

— А вы не забывайтесь, Елена Ильинична! — вспылил Гатилин. — Не думаю, что вы не понимаете, какая на вас лежит ответственность… И отвечать придется, от этого никуда не деться.

Последнее замечание не смутило ее. Кивая, словно поддакивая Гатилину, Елена понимающе, даже сочувственно улыбнулась ему и, облизнув пересохшие губы, сказала:

— Не надо, Виктор Сергеевич…

Она не просила, она снисходительно разрешала ему прекратить бесполезный разговор. Дескать, зачем?! Она все знает!..

Гатилин, ожидавший от Елены чего угодно, вплоть до истерики, только не несогласия с ним, не возражений, вскинул кустистую бровь, озадаченно поглядел направо от себя, на Алимушкина, и на Басова, сидевшего за столом напротив. Никита молчал. Он не поднимал глаз от стола, и забытая сигарета дымилась в его руке. По тому, как вызывающе держалась Елена, он понял, что объясняться с нею бессмысленно. Она пропустила паводок. Умышленно. Виноват в данном случае он. И Гатилину это должно быть так же ясно, как и ему, и самой Елене. Ей-то, положим, давно ясно…

— А кстати, разве вы там одна проводили наблюдения?.. Почему молчите?! — Гатилин нервно перекинул несколько страниц журнала, вглядываясь в фамилии. — Сегодня Гордеева дежурила?

— Гордеева, — ответил вместо Елены Басов.

— Она не виновата… — вяло, снисходительно как-то пояснила Елена. — Я ее отпустила перекрытие посмотреть. Надо же было девчонке и приодеться к празднику…

Алимушкин, подойдя к Гатилину и заглядывая через его плечо в записи Елены, спросил:

— Вы внесли сюда фиктивные данные, вымышленные?!

Елена чуть повела подбородком, что можно было понять и так, и этак…

— Мне кажется, что фиктивные, — решил Петр Евсеевич и посмотрел на Гатилина. — Надо бы знать это точно…

— Вы же понимаете, — возразила Елена, — перепроверить нельзя…

— Пожалуй… — согласился Алимушкин. — И все же если это не недосмотр, не случайная ошибка…

— Да, если вам так угодно…

Остановившись напротив Елены и разговаривая с ней, Алимушкин сдерживал поднимавшееся в нем раздражение. Он старался говорить ровно, спокойно, хотя чувствовал, что все в нем взвинчено до такой степени, что он и сам не понимал, как в такой ситуации можно быть хладнокровным хотя бы внешне. Похоже, однако, что и у Елены нервы на пределе. Если она озабочена сейчас тем, чтобы не выдать волнения, то вполне вероятно, что говорит она то, что думает… Эта скованность ее, внутреннее оцепенение скоро пройдут. Ведь, как правило, импульсивные натуры не долго выдерживают сильное напряжение — начинается истерика… И Алимушкин, заложив руки за спину и сцепив их, быстро, но не напрягая особенно голос, спросил ее:

— Скажите, Елена, вы решились на это внезапно, неожиданно для себя или…

— Всю жизнь мечтала! — усмехнувшись, перебила Елена. — Убедилась теперь, что способна…

Конечно же Алимушкин обратил внимание и на иронию в ее словах, и на поспешность, с какой она оборвала его вопрос, но будто не заметил ее вспышки, голос его сделался еще мягче: