За далью непогоды - [158]

— Быстрее вниз! — сказала она. — Кажется, за нами послали машину…

После штаба Юрия Борисовича подмывало увязаться за басовской компанией, — малышевская штучка, как он окрестил Дашу, судя по всему, не успела рассказать Никите о ночных похождениях, и на скале, при нем, она вряд ли осмелится… Но и нельзя было угнаться за Дашей во все концы. К тому же решающие события должны произойти здесь. Странно только, что никто не расспрашивал его о газете…

Тут кстати или нет, но он попался на глаза Вальке Бескудину, стихи которого шли в номере. Курчавый, уже навеселе, где-то потерял шапку, зато красный шарф во всю грудь, — он бесцеремонно огрел Скварского перчатками по плечу, забасил, протягивая к нему руки:

— Опять зарубил?! Не вынесет душа поэта позора мелочных обид… Ты как трудовому народу служишь?!

— Удивляешь меня, Бескудин… Я, между прочим, полпоэмы тиснул, а благодарности не слышу…

Бескудин задумчиво переложил перчатки из руки в руку, приосанился, поправил шарф, но не поверил:

— Врешь! Ты бы мне ее уже в нос сунул.

— Ну да, вам только на блюдечке и подноси, — ухмыльнулся Скварский. — Самому надо заботиться!

— Небось на почту сдал?.. Ну и дурак! Кому она там нужна… Эх, учи вас!.. А народ — героев! — без песни оставил, а?! Люди ночуют здесь, ждут, а ты?.. Я бы тебе самосвал подогнал, скажи только! Сам бы раздал тут каждому, с автографом!.. И пиши для вас после этого… Нет, я так не согласен. Пойду сейчас, в микрофон прочитаю, чтоб знали Вальку Бескудина!.. Кто в штабе, не знаешь?

— Гатилин.

— А-а-а… — неуверенно протянул он. — А чегой-то там народ собрался, во-он за бульдозерами?..

— Мало ли… — Скварский передернул плечами, мысленно признав правоту Бескудина: газету надо было везти сюда, вечером от нее уже не тот эффект будет. Хорошо, что Елене он отправил экземпляр с Иванецким…

— Пойдем, пойдем, — Бескудин бесцеремонно потянул его за рукав, — посмотрим, что там такое… Тебе же в курсе надо быть, а ты еще сопротивляешься… И кому?! Моему внутреннему голосу!

«Внутренний голос» не обманул Бескудина. Когда они протиснулись в круг возле костра, увидели Вантуляку с внуком. Старик рассказывал, как на подходе к Барахсану они спугнули с реки красивую лёса девку. Та ставила зачем-то градусник Аниве.

— Это на метеостанции, — с ходу врезался в разговор Бескудин и, забыв о Скварском, подсел к старику, с которым была у него своя, непонятная многим дружба. — Давай, Вантуляку, еще раз! Может, я стихи напишу… Женщина с длинной косой, да? — спросил он, имея в виду Елену, и Вантуляку согласно кивнул ему, но тут же и возразил:

— Коса длинная, однако, да! А юбка короткий, и сапоги…

— А ты что ж, растерялся? — спросил Валька под общий хохот.

Вантуляку обиделся. Что тут смешного?! Он рассказывал об этой девке не потому, что она красивая, а потому, что она злая, как шакал, И рассказывал он для своего внука, чтобы Вова Токко знал, какие злые есть лёса бабы. Сын сына его, если захочет взять себе жену, должен выбрать молодую и послушную важенку. Вантуляку подробно растолковывал это Бескудину, не понимая, отчего краснеет при этом и смущается юный Токко.

— Ну, а что же девка та или баба?! — напомнил Бескудин.

Та женщина спустилась к реке из дома с белой крышей, что стоит за горой. Она забрела в воду, не заметив приближающихся с подветренной стороны бесшумных веток. «Барахсан тебе!..» — приветствовал ее Вантуляку, и Вова Токко эхом повторил за ним: «Барахсан…» Вскрикнув, лёса баба уставилась на них, будто не хотела признавать за людей. «Однако, — пошутил Вантуляку, — долго стоять будешь — юбка намочишь!..» Она опять не поняла, о чем он, и Вантуляку пояснил: «Вода прибывает, шибко много бежит, да?!» — «Слепая, что ли, сама вижу!..» И, лягнув по воде, как хаптарка, ушла назад.

— Шайтан, а не баба, — согласился Бескудин и смеющимися глазами посмотрел на внука старика. — У тебя славный тугут, старина, а она ноль внимания!.. Ничего, Вова, мы тебе такую важенку обротаем, какой у вас во всем колхозе нету. Ты только мне покажи сперва, какая понравится…

— Дай закурить. Закурить дай! — бубнил у Вальки под ухом слегка подвыпивший и весело ржавший со всеми Дрыль.

— Да пошел ты!.. — Бескудин дурашливо отмахнулся от него. — У самого махорочная фабрика, а он стреляет!

Намек был на Клавдю, на ее буфет. Дрыль понял и обиделся. Может, и не за Клавдю обиделся, а за то, что пхнули его локтем в грудь, как щенка какого. А у него сдачи дать руки коротки, надо палку! Он тогда этого Бескуду живо проучит…

Дрыль круто насупил жиденькие свои бровки, с неохотой оставил тепленькое место у костра и вышел из круга, уже и забывая, зачем, и потому бубня, что на языке вертелось:

— Вода прибывает, а он стрельнуть не дает… Вода прибывает, а он стрельнуть…

Тут кто-то рядом был — на голове мех, пыжик, — значит, культурный, — Дрыль и ему:

— Вода прибывает…

С другой стороны Колка Соколенок улыбается Дрылю, рот до ушей растягивает, когда тот говорит:

— А стрельнуть не дает…

— Ты чего, Дрыль? — весело спросил Колка. — Стрельнуть надо? У меня вот полпачки, на!

— Во как?! — Дрыль на минуту опешил, взял курево, сам повторил по инерции: — Вода прибывает…