За далью непогоды - [157]

То, о чем рассказывал сейчас Басов, касалось, в сущности, не только Виктора Снегирева, но и их всех, и их, может быть, даже больше теперь, чем когда-то Виктора. Речь о том, что считать главным в жизни. Снегирев работал на зимнике, пробивал туннель, прокладывал трассу ЛЭП — и все это было важно и нужно стройке. Многое он не успел сделать, но главное, вероятно, в том, как он хотел жить.

Красноярская плотина, вздыбившаяся над черным крылом Енисея, поразила их всех. Омытый дождями и опаленный сибирским солнцем, бетон уже потерял первозданную свежесть, и, может быть, поэтому при взгляде на монолитные плечи километровой плотины, врезавшейся в красноватые скалы, казалось, что она стоит тут века. И странная, восторженная оторопь охватывала сознание при мысли, что все это создано не природой, а отчасти как бы и вопреки ей, — создано несовершенным и очень слабым еще человеком, но через эту слабость и чувствовалось особенно остро, как человек велик, — разум его праздновал здесь свое торжество…

Потом они вышли на речном трамвайчике в Красноярское море. Скрылись берега, перестали кричать за кормой чайки, убаюкивало и утомляло глаз однообразие ребристой волны. Кто-то заметил впереди одинокое дерево. «Берег!..» — раздалось с облегчением. Высокая лиственница с почерневшими сучьями стояла в воде голая, без хвои, и это было странным, потому что корни могучих деревьев умирают годами. Теплоход сбавил скорость, но не изменил курс, — видно, капитан хорошо знал новое море. Вода погасила инерцию судна, и оно, подчиняясь рулю, стало бортом у лиственницы. Чиста и прозрачна была вода, подсвеченная беловатой желтизной песка со дна рукотворного моря. Никита и рядом с ним Снегирев всматривались в глубину, не понимая, что там за отражение… Догадавшись, что им не мерещится, отчетливо различили в воде узловатые переплетения корней с зажатыми в них огромными валунами. Дерево, вывороченное взрывом вместе с обломками скал в корнях, осталось забытым, брошенным на земле. Пришла вода, и оно всплыло, встало, как поплавок, и теперь блуждающим призраком носило его по волнам. Было в этом что-то противоестественное, нехорошее, что нельзя скрыть от взгляда, как и неряшливое, равнодушное отношение к природе. Потемнев лицом, Виктор сказал Басову с упреком, какой Никита и принял, и простил ему:

«Неужели и у нас так будет?!»

Кто-то любопытный потянулся рукой через борт, дотронулся до ствола, лиственница покачнулась, — так мало нужно было ей, чтобы потерять равновесие, и уже невозможно было обрести его, утерянное, вовек.

«Нет, Виктор… — ответил Никита и чуть помедлил. Ему казалось, что рано еще думать о дне Барахсанского моря, но вовремя понял тогда, что неправ. Рука его легла на плечо товарища. Обещая себе и ему обещая, он сказал: — У нас стройка в другом регистре пойдет. Такого не будет…»

В том дереве их общая, живая сейчас, как и тогда, боль. И он, Басов, считал нужным сказать об этом.

По дороге назад, к штабу, они остановились у каменной террасы на южном склоне, откуда хорошо видны обе банкетные площадки и синий штабной вагончик. На мосту по-прежнему толпился народ, но часть людей перешла к костру, разложенному в затишке, неподалеку от коростылевских бульдозеров. Никите показалось, что он различает фигуру человека, сидящего у огня, но все-таки нельзя было сказать точно, кто это, и он, оглянувшись на Коростылева, тоже смотревшего вниз, спросил:

— У тебя бинокля случаем нет?

Знал, что бинокля у Васи нет, спросил для смеху, а тот невозмутимо расстегнул полушубок, снял с шеи подзорную трубу.

— А что у тебя еще есть? — хмыкнул Никита.

Вася отвернул полу — на поясе белый мегафон с красной ручкой.

— А пистолет? — захохотал Никита. — Раз ты до зубов вооружен, должен быть и пистолет!

— Ракетница… — признался Вася.

Покачав головой, Никита стал наводить его оптику на резкость. За его спиной Люба Евдокимова шепотом просила Коростылева: «Дай стрельнуть разок, Вася!..» — «Вечером пальнешь, дам!» — так же шепотом обещал он… В человеке у костра Никита узнал Вантуляку. Обычно старик приходил в Барахсан один, на этот раз с ним молодой нганасан; если не изменяет память Никите, это внук Вантуляку — Вова Токко. Когда Никита был на Вачуг-озере, парнишка несколько раз спрашивал его, можно ли нганасану резать огнем железо. Можно, отвечал Никита, надо только выучиться. И пригласил: приезжай к нам после школы… Быстро все-таки летит время! Вздохнув, Никита вернул подзорную трубу Коростылеву.

— Вантуляку внука привел. Зачислишь его учеником сварщика… — И Анке: — Твой гость пожаловал! Разноцветный бисер на красивые мули готов? Ты обещала…

— Вантуляку?! Ну надо же, угадал! — удивилась Анка и, подражая голосу старика, проскрипела: — «Приду смотреть, однако, как лёса советы в капкан Аниву гнать будут… Буду капкан отводить…»

Анка вдруг умолкла на полуслове. Она увидела, как внизу суетливо развернулся возле штабного вагончика зеленовато-серый газик с желтой брезентовой латкой на боку, басовский, и по тому, как рывком взял он большую скорость и понесся по дороге в их сторону, она поняла, что Басов срочно нужен там, на Аниве.