Ястребиная бухта, или Приключения Вероники - [9]

— Никиша? Спишь?

— Ты? Что ты? — Ника села, в темноте выставляя перед собой голые руки, отпихивая. Ласочка засмеялась и, отведя ее скрюченные пальцы, быстро улеглась, прижимаясь, поворочалась, натягивая край одеяла и подтыкая его с наружной стороны.

— Я там боюсь. Ну, ты чего? Ложись, давай!

— Ласочка!

— Да не трогаю я тебя! Полежу просто. Ее рука обхватила Нику, придавливая. И та легла навзничь, будто невзначай выставляя локоть в сторону обнаженной маленькой груди, чтоб Ласочка не прижималась к ней всем телом. Ну, не драться же с ней, в самом деле! Та сладко вздохнула, одновременно тихо посмеиваясь — ее забавляла Никина настороженная невинность.

— Чего ты, как тот ежик. Ну, полежим вместе, тепло, хорошо. Не могу я одна спать.

— Ты, наверное, все еще… ну, ты же выпила. И тут вина добавила.

— Ага, — легко согласилась гостья, — меня под градусом на секс пробивает, как других на жратву. Я когда трезвая, вообще не кончаю.

И не хочу даже. А после пары рюмок внутри аж срывает все. Говорила спокойно, без раскаяния и хвастовства, уложив ногу на Никины чуть согнутые колени и перебросив руку через ее живот. Слова падали Нике на шею, под рассыпанными волосами, щекотали, скатываясь к подушке.

— Но ты не боись. Ты мне просто так нравишься, сильно нравишься, не хочешь, что ж ругаться с тобой. Обниматься тоже классно. Я может, если бы так валяться, и не пилилась бы, но оно ж одно без другого не бывает.

— То есть, приходится, что ли? — Ника усмехнулась, с некоторой растерянностью.

— Ну да. А я не переживаю. Смотри, я худая, сиськи мелкие, мужики не все таких любят. А когда заводишься и орешь, стонешь, они все мои. Это ж не притворишься, раскусят. Меня ценят, что все по-настоящему. Она откатилась от Ники и отбросила одеяло, села, забирая руками прямые волосы.

— Фу. Жарко стало. Вот кайф какой — там зима, а мы тут голые, голые! А летом вы голые загораете, да? Я к вам буду приезжать.

Возьмете? Ника представила, как в их тайной бухте Ласочка спускается по тропе, одновременно раздеваясь, и проходит мимо них, лежащих, идет в воду, закручивая волосы в узел. Голая. А Фотий смотрит снизу на ее маленькую задницу и длинные худые ноги.

— Чего окаменела? Шучу. Не трону я твоего мужика. Владей. У меня своих десяток. Встала на коленки, как кошка, прогибая спину. Замурлыкала какую-то песенку, блестя глазами, в которых уже совершенно не было сна.

— А музыка есть? Давай включим, а? Винца еще треснем. Ну, Ни-ика!

— Слушай, мне надо поспать. Утром до фига дел. Хочешь, наушники дам, слушай. Ника повернула к окну будильник, посмотрела на стрелки. До пяти утра оставалось около часа. Ласочка была совершенно очаровательна в своей безбашенности, но как вовремя она пообещалась навещать их летом! Картинка, увиденная Никой, вернула ее в реальность, ее, Никину реальность, выдернув из той, которую принесла с собой внезапная ночная гостья. Спать ей тоже расхотелось. Сев повыше в постели, следила, как Ласочка, вылезя из-под одеяла, бродит по комнате, трогая вещи и разглядывая еле видные безделушки на подоконнике.

— О, какая ракушка. И цветы, живые, что ли? Пахнут.

— Это морская горчица, цветет сейчас, под скалами.

— Нихренасе! Еще ж март только начался.

— Она всю зиму цветет. Там еще ежевика дикая, тоже в январе бывают цветы на ней. Ласочка покачала головой, подходя к окну.

— Ты просто какой-то Пришвин. Не скучно тут, на отшибе?

— Нормально.

— Токай сказал, у вас тут форины бывают. Удивлялся. Дыра говорит в дыре. Дырища. Самое херовое, говорит, место выбрали, на всем побережье. А форины едут.

— Кто?

— Ну, иностранцы.

— А. Ну, это мужа друзья просто.

— Угу, — задумчиво согласилась Ласочка и, вернувшись на постель, села, согнула ноги, суя ступни под подушку, обхватила коленки руками, — просто друзья, баксятники. Хорошо иметь друзей, валютой набитых. Ника удивленно посмотрела на белое узкое лицо и темные глаза.

Засмеялась.

— Да ты что. Они обычные ребята, не богачи. Вместе работали, сейчас вот Фотий их пригласил, отдохнуть.

— Кто-о? Это мужа, что ли, зовут так? И на сдержанный кивок рассмеялась:

— Фо-отий. Ну и имечко мамка дала, не пожалела сыночка. А ты его любишь, да?

— Люблю, — замявшись, ответила Ника. Ей совсем не хотелось откровенничать о муже. Ласочка вдруг зевнула, потянулась длинным белеющим в полутьме телом. И кинулась к Нике, взрывая одеяло и закапываясь ей под самый бок.

— Фу, все. Спать хочу. Сняла бы свою дурацкую футболку. Кто в трусах спит?

— Я сплю. Отстань. Ника отпихивала гостью, а та, взвизгивая и рыча, наваливалась, тиская ее под одеялом и тяжело дыша, искала уворачивающиеся губы.

— Ну, давай, давай немножко совсем полюбимся, Никиша, никто ж не узнает, я тебя научу.

— Перестань! — у Ники тяжело закружилась голова и во рту пересохло. Ласочка была теплая, с горячими быстрыми руками, ловкая, как зверек, и вдруг все показалось таким простым, дозволенным. Пустая огромная зимняя степь, спящее под серебром луны море, далекий поселок, тоже в зимней ленивой спячке. Они двое, и у них всего пара часов, а потом вернется Фотий с тревожными заботами о Марьяне. С рассказами о Пашке, которые, наверняка, расстроят Нику. Три имени, проплыв в голове, хотели ускользнуть, но Ника, обнимая одной рукой Ласочку, другой мысленно ухватилась за уплывающие имена.