Ястребиная бухта, или Приключения Вероники - [7]

— А барышня тоже накушалась изрядно. Ну и решили покататься. Сека ее в нашу тачку затащил, и ржет, я впереди, а он ее там тискает на заднем сиденье. Ну, когда по степи гоняли, я повернулась и кой-что ему сказала. Шуба задрожала, Ласочка крепче прижалась к Нике, смеясь.

— И ей сказала тоже. Если б я только Беляшу, понимаешь, нормально, поржал бы и все. А тут решил меня повоспитывать. С-скотина. Вытащил из машины и по щеке. Потом за волосы. И… ухо. Зубами, вот сволочь.

Я вырвалась и как дернула от них. Упала, там склон какой-то, с травой. Скользко. Слышу, орет, выходи, сейчас порежу нахер. Ну, бухой совсем. А перепугалась, думаю, почикает ножом, и все, буду ходить с пописанной рожей. В общем, поорал, а потом слышу — уехали. Я встала и пошла. Побежала.

Она всхлипнула, цепляясь за Никино колено. Ватка упала, волосы свесились вниз.

— Шла, шла. Замерзла, как я не знаю кто. Сперва еще вино грело. А потом перепугалась совсем. Когда увидела дом, то побежала уже. Снег идет, а я ковыляю. Вы далеко. Дом виден, а знаешь, сколько по буеракам. Почти уже ползла. Ну, думаю, если нету никого, тут и помру. Замерзну. И прикинь, никто ж виноват не будет! Даже не сядет никто. Сека сволочь. Она заплакала, и Ника положила руку на гладкие волосы, погладила.

— Уже все. И ноги твои целы. А эти — Сека и Беляш, они уехали в город, думаешь?

— Сека, он Беляш и есть. Арсений Беляев, сволочь. У него кафешка на выезде, но то так просто. А сам он бензином торгует. И за сигаретами катается. Привозит коробками, продает блоками или ваще пачками. Бабкам. А те сидят, по штучке толкают. Бизнес. Ему давно б уже лавочку прикрыли, но за него Токай пишется. В одном дворе росли.

В Низовом у него тоже делишки. У Ники болела спина и шея, но Ласочка, прижимаясь, крепко держала ее обеими руками и все говорила, уже невнятно, путая слова.

— Черт! Мне нужно в корпус сходить, котел выключить. Я забыла. Ника аккуратно отцепила от себя тонкие руки, встала, одергивая свитер. Ласочка повернулась и поджала ноги, кутаясь в шубу.

— Все равно, холодно, — пожаловалась испуганно. В неярком свете узкое личико казалось совсем детским, серые глаза под сведенными светлыми бровями смотрели жалко и потерянно. Дрожали тонкие губы с размазанной в уголке помадой.

— А слушай. Я там сауну раскочегарила. Может, отвести тебя?

Полчаса побудешь в парилке и все как рукой. Бледное личико осветилось улыбкой.

— Да, да! — закивала, не отводя глаз от Ники, — пойдем, я хочу. И ты пойдешь, да?

— Я подожду, в холле. А то вдруг.

— Что вдруг? Твои должны приехать, да? Они где? В Южак умотали? Ника помялась. Ответила неохотно, краснея от того, что почему-то увиливает от полного ответа.

— Нет. Они по делам, тут недалеко.

— В Багрово, да? Серые глаза следовали за ее лицом, ловя каждое движение бровей и губ. И Ника, не сумев соврать под пристальным взглядом, кивнула:

— Да. В Багрово уехали.

— Ну! Если вечером уже, то оттуда часа три тащиться. Получается, даже если ночью поедут, то мы же успеем! Ника, давай, пойдем! Ника, удивляясь сама себе, быстро кивнула. Почему бы нет. Тем более, эта Ласочка только что вместо Вероники назвала ее настоящим именем, хотя его и не знала. Конечно, они успеют, часок посидят, а после она уложит ее спать. И поспит сама. Вдвоем совсем не страшно в большом дворе на краю огромной пустынной бухты, песок которой сейчас медленно завеивает тонким ночным снежком.

В корпус она повела Ласочку, закутав ее в ту же огромную шубу, и заставив надеть шерстяные спортивные штаны. Та шла молча, крепко держась за руку тонкими пальцами, оглядывалась на черные окна, задирала голову — посмотреть на витки железной лестницы. В холле, освещенном светом от сфотографированной волны, отпустила руку и, ахнув, подошла к стене, потрогала снимок.

— Ну и ну! Как это? У нас разве делают такое? Это ж не фотообои, нет?

— Знакомый мужа сделал. Подарил.

— Класс… А ты вино не забыла? И эту, траву свою лихую.

— Взяла.

У бассейна было гулко и немного зябко от синего кафеля по стенкам.

Ласочка медленно, бережно ступая ногами в больших сапогах Фотия, подошла к краю, заглянула вниз, держась за никелированный поручень.

— Ну, вы даете! Прям, как в интуристе! Жаль, воды нету, я б нырнула. А? Ника?

— Куда тебе нырять, тебе греться надо.

Ника вытащила из шкафчика большое мохнатое полотенце, положила на красный пластиковый стул. Достала две простыни.

— Никиша! Ну, давай наберем, а? Мы ведь через полчаса будем, как печки! Пожалуйста! Умильно смеясь, прижалась шубой к Никиной куртке. И та рассмеялась в ответ.

— Ладно. Разок за зиму можно и бассейн.

Зашумели краны. Проверив все, Ника показала рукой на деревянную дверцу.

— Давай, в темпе, а то простынешь тут стоять. Держи простыню.

Ласочка скинула на стол шубу, сняла белый свитерок с запачканным воротом, отбрасывая лифчик, стащила черные трусики, тоже кидая их поверх шубы. И, голая, пошлепала через комнату. Звонкий голос гулко кидался к полукруглому потолку.

— Душ, мне голову нужно вымыть, тут кровь эта. Никиша, шампунь дай.

Потом они вместе сидели в крошечной, обшитой деревом парилке, болтали о пустяках. Ласочка полулежала, опираясь спиной на лавку и раскидывая длинные ноги, бессовестно показывала выбритый лобок с полоской светлых волос. Расспрашивала Нику, и, заметив, как та отводит глаза, нарочно садилась поближе, толкая ее коленкой или ступней. Ника сидела ниже, завернутая в простыню, краснела, слушая Ласочкины подначки. Устав дразнить Нику, та сказала серьезно, потягиваясь худеньким телом, и закидывая за голову руки с острыми локотками: