Ястребиная бухта, или Приключения Вероники - [11]

— А телефон, значит, сломан…

— Да. Высокий отпустил ее локоть и поднялся по ступеням. Усмехнулся, разглядывая Нику сверху.

— Врешь ведь! Ника снизу смотрела в уверенное красивое лицо с крупным чуть горбатым носом и большим ртом. Подавила желание нащупать в глубоком кармане куртки сунутую туда ракетницу. Чем ей поможет сейчас, если она вытащит, путаясь в складках куртки, и выпалит в воздух? Или даже в эту самоуверенную ухмылку. Не дождавшись ответа, мужчина взялся за дверную ручку, и помощники отступили, держась по бокам. Вздохнул.

— Придется проверить. Не люблю, когда мне врут, особенно такие милые девушки. Вошел, оставив двери открытыми. Ника поднялась на крыльцо и, не глядя на быковатых, пошла следом, в гостиную. Стоя в дверях, включила свет и показала на столик.

— Телефон. Высокий осматривался, стягивая с руки кожаную перчатку. Поднял брови, увидев круглый стол со сбитой плюшевой скатертью и разворошенное постельное белье на диване. Мягко прошел к столику.

Прижимая к уху трубку, несколько раз надавил на рычаг. И положив, широко улыбнулся, приподнимая короткие усы над ровными белыми зубами.

— Мои извинения, миледи. Молчит, как мертвый. Ну что же, не буду мешать. Вот только… Резко повернулся и, выскочив в коридор, дернул приоткрытую дверь спальни. Широкая спина в кожанке загородила от Ники внутренность комнаты, где загорелся включенный гостем свет.

— Однако, — задумчиво сказал, и, быстро осмотревшись, повернулся к ней, — и еще постель. Похоже, в вашей жизни не все ладно, а, миледи?

Ругаетесь?

— Что? — растерянно переспросила Ника и вдруг нервно рассмеялась, — а, это! Да на диване спит его сын, он на каникулах. Я ж говорю, вместе поехали, в степь.

— Макс, — высокий вдруг вспомнил о вежливости, шагнул к ней и, подхватывая руку, прижался усами, шевельнул губами по коже.

Отпуская, снова засмеялся.

— Значит, наша лиса где-то еще бегает. Спасибо, что ласково приняли. Если что вдруг, в Низовом спросите Токая, меня там знают.

Посидим в кабачке, выпьем за знакомство. Он пошел к выходу, натягивая перчатку. На крыльце остановился, слушая помощника:

— Чисто. Дом заперт, я посмотрел. Там еще сбоку дверь, может, глянуть? И тут телефон зазвонил. Ника дернулась и остановилась. Пошла к столику, протягивая руку и мысленно ругая внезапный звонок. Токай заинтересованно шагнул обратно и встал рядом с ней, почти вплотную.

— Да, — сказала она охрипшим голосом, изо всех сил прижимая трубку к уху, — алло.

— Никуся, — далекий голос Фотия был усталым и встревоженным, — была авария на подстанции, я уже звонил, мы в Багрово. Пашка едет, я ему дозвонился. У Марьяны, похоже, еще и сотрясение мозга. Ты слышишь меня? У тебя там все хорошо?

— Да. Все в порядке. Да.

— Что с тобой?

— Я… я спала.

— Вот и хорошо. Ложись снова. Никому не открывай, поняла?

— Да.

— Я буду завтра, днем. Дождусь результатов. С Пашкой, наверное, приедем. Ника молча слушала, а рядом тихо стоял чужой опасный мужчина, и краем глаза она видела его поблескивающую новой кожей дорогую куртку.

— Ника?

— Да…

— Я люблю тебя. Он замолчал. Ника знала, чего ждет ее мужчина. Он там, в приемном покое, наверное, не один. Может быть, его тоже слушают чужие, а он всегда так немногословен и нечасто говорит ей нежности по телефону.

Ответила:

— Я тоже тебя люблю. Очень.

— Ложись, — успокоенно сказал Фотий, — ложись, маленькая. Она положила на рычаг мерно попискивающую трубку и повернулась, глядя с вызовом. Токай закатил темные глаза, покачивая аккуратно стриженой головой.

— Как романтично. Что говорит наш муж? Кроме любовных признаний?

— Говорит, едут обратно, звонил из Низового. Через полчаса будут. Гость кивнул и вышел, уверенно топая ковбойскими сапогами под узкими синими джинсами.

— Санек, поехали, — негромко приказал помощнику, который крутился у входа в корпус, трогая обшитую фанерой дверь и дергая тяжелый замок. Ника стояла посреди двора, глядя через распахнутую калитку, как две машины, взревывая, поворачиваются, облизывая светом ворота и снежок на полынных ветках. И вот уже звук моторов, дергаясь, когда машины попадали в рытвины, стал удаляться, и стих окончательно.

Тогда она на слабых ногах побрела и закрыла калитку. Вернулась в дом, по пути погладив возникшего из небытия Степана по рыжей теплой спине. Стукнула в двери кладовки.

— Уехали. Выходи. Ласочка зашерудила щеколдой, медленно открыла дверь. Сказала, стоя с опущенными руками:

— Фу. Я так испугалась. Голос звучал странно, как-то рассеянно. Ника заглянула внутрь крошечной комнатки без окон. Там на стеллажах у стен блестели банки с вареньем и огурцами. А у стены притулился колченогий письменный стол, в ящики которого Фотий складывал всякий бумажный хлам, черновики документов и старые бланки. На столе валялись деревянные рамки для фотографий — еще осенью Ника решила развесить по стенам летние фотки, да все не успевала сделать, как нравится.

— Пойдем? Ласочка подняла руку, показывая зажатый в ней снимок:

— Вот. На столе была. Это кто? На фотографии смеялась Марьяна. В сверкающей туче морской воды летела с плеч Пашки, раскинув загорелые руки. И он смеялся тоже, смешно изогнувшись и раскрыв большой рот.