Ястребиная бухта, или Приключения Вероники - [49]

— Что, Ника? Машину тряхнуло, за круглым боком кургана показалась серая колея проселка.

— Я тебя люблю.

Он кивнул.

— Я тоже. Расскажешь, как оказалась там?

— Они тебя били? Лицо у тебя…

— Не виляй. Говори, пока едем.

Ника пересказала события вечера. Все. И как Токай увез ее к гаражам, рассказала тоже, испуганно поглядывая на лицо, укрытое тенью. И — морщась, о том, что видела внизу. И про бассейн.

— А потом я в холле услышала, они говорили. Про Делягу и что повезут их к восьми. И он пошел на лестницу. И я…

Фотий слушал молча. Впереди уже вставало море, схваченное скалами по краям бухты. Скоро справа покажется крыша дома. Его белая стена, обращенная к степи, на которой Ника мечтала нарисовать огромную фреску. Крыша летней веранды, увенчанная толстой мачтой, а парус скоро надо вытаскивать из ангара и ставить на лето.

— А еще на крыше был этот. Черный. В капюшоне. Я его видела уже, в бухте. Пашке рассказывала. Он, этот, замахал руками, показал, где я, когда шла, по крыше, — пожаловалась, сердясь.

— Я тоже увидел его, — сказал Фотий, сворачивая на подъездную дорогу к скалам, — и тогда увидел тебя.

— Ну что ему надо? Теперь я буду бояться. Ходить одна.

— Ты-то? — он усмехнулся и покачал головой. Скалы лениво сдвинулись, открывая площадку, огороженную забором и сеткой-рабицей. Машина встала, и Нику бросило на ремень безопасности. У задней стены дома, где были вкопаны скамьи летнего кинотеатра и деревянные смешные кабинки в виде автомобильных салонов, ярко горели жирные костры. И еще один факел, неровный и смигивающий, догорал на крыше веранды, облизывая мачту.

— Сволочи, — сказал Фотий.

— Там же Паша, — Ника схватила его за колено, — скорее!

— Ника, поклянись.

— Да. Что?

— Ты не скажешь ему, про Марьяну. Поняла? Ни слова о том, где видела ее. Как видела. Мотор заревел, «Нива» кинулась вниз, к запертым воротам.

Тормозя у ворот, Фотий запрокинул голову на грохот железных ступеней. С крыши корпуса слетая через ступеньку, скатывался Пашка.

Загремел засовом. Створка поползла в сторону.

— Пап? В распахнутой штормовке со скинутым капюшоном, развел руки, будто хотел кинуться к отцу, но встал, вытирая тыльной стороной ладони щеку. Опускал другую руку, с зажатой в ней ракетницей. Отец завел машину, Пашка бросился закрывать ворота, хлопнул железом, засовом. Заплясал рядом, сгибаясь и заглядывая Фотию в лицо.

— Блин! Вы вместе. Ага. А Марьяшка? Нашли ее?

— С ней все в порядке. Закрыл? Что тут было?

— Сволочи, дебилы. Пьянь болотная, — Пашка заикнулся и сплюнул, топнул, дергая воротник.

— Ника, проверь засов. И в дом, там всё. Давай-давай, — Фотий обнял сына за плечи. Тот пошел рядом, слегка приваливаясь к отцовскому плечу. Ника, обходя машину, заторопилась следом, сердясь на то, что снова вот слезы, мешают.

— Одна тачка. Выскочили, я сперва думал, может ты, но слышу, мотор другой. Орут. Че надо, говорю. В маленькой прихожей голос звучал глухо, утопая в куртках и ватниках, навешанных вдоль стены. Топоча, прошли в комнату, расстегиваясь. Фотий на ходу вытащил у Пашки из руки пистолет, тот глянул, разжимая пальцы и не переставая говорить.

— Стали орать, порежут нас. Спалят. Ну, я сразу, я же взял сразу, бахнул над воротами, а ты говорю, попробуй, давай. Они снова орать, потом замолчали. Я тихо вышел и полез, наверх. Чтоб хоть видеть, че там как. Да ладно, чего ты смотришь. Я спрятался, не дурак же. А что с лицом? Вот гады.

— Нормально все.

— Ну да. В общем, тачка одна, я сказал, да? Забегали, стали поджигать лавки. Пашка сел на диван и со свистом втянул воздух. Сглотнул, с растерянным бешенством глядя на отца. Тот сидел на табурете, держа на скатерти руки с пистолетом.

— А потом, когда загорелось уже. Бутылки покидали. На крышу, наверное, бензин. Хорошо, там цинк. Ну, мачта вот. Бля. А они ржут и уехали. Пап…

— Ну, хорошо ты не стал палить сверху, по ним.

— Палить? — Пашка горько рассмеялся, ероша короткие волосы, — а я думаешь, взял патроны? Полез, как кролик какой, чуть не в зубах тащил эту… а там уже вспомнил, дурак, не взял же. Пустая она.

— Не убивайся. Нормально все.

— Нормально? — Пашка наклонился вперед, упирая руки в колени, выкрикнул со злым звоном в голосе, — нормально? Что всякие сволочи могут, так? А мы что, терпеть должны?

— Мишане давно звонил?

— Мишаня в Жданове! Сутки лесом. И что он? Рэмбо он, что ли? Ника села у двери, складывая на коленках руки. Ее потряхивало и в груди нехорошо ныло. Пашка прав, во всем прав, какое свинство, жить и бояться, что всякое дерьмо явится и начнет крушить. И про Мишаню прав.

— Давно? — напомнил о вопросе Фотий. Пашка оторвал от него горящие яростью глаза, посмотрел на часы, соображая.

— В час, наверное. Примерно. Когда Ника, — он замялся, и она кивнула в ответ, — когда Ника приехала, вот перед этим. Фотий тоже повернулся к настенным часам, кладя пистолет на стол.

Встал, так же, как сын, ероша волосы.

— Хорошо. Значит, успеют. Никуся, ты не согреешь чаю? Спать нам сегодня вряд ли придется, а чай, после всего, это хорошо. Ника встала. Стесненно подумала, вот сейчас она уйдет, Фотий станет говорить о Марьяне, и ей после придется Пашке врать, не зная, что именно рассказал. Но Фотий поднялся тоже.