Что-то стряслось.
“Господи! пророков Твоих убили; жертвенники Твои разрушили; остался я один, и моей души ищут”. Мировой вопрос — как быть, когда один, а души твоей ищут — возникнет в сердце нашем потом, ближе к концу. Ближе к началу действуют проклятые русские вопросы: кто виноват и что делать. Хотя именно их называют последними вопросами. Их задавали и задают все, кому не лень. На них построена русская литература, русская философия, русская история. Вопросы социальные. Но из личных соображений их задают едва ли не чаще, чем из общественных.
Однако есть еще более проклятый вопрос, о котором и литература, и философия, увы, молчок: отчего у одного получается, а у другого нет? На самом деле это заглавный вопрос жизни каждого человека, русского в особенности. И разве незнаком тебе, читатель, сонм исторических и частных случаев, когда всей кровинушкой-судьбинушкой решается: у меня не получилось, так пусть и у тебя не получится!…
* * *
1995. Фальстаф Ильич был русский человек. Но не завистливый, нет.
Он нажал кнопку пульта управления телевизором: на экране проявилась программа новостей первого канала.
В квартире тепло и сытно. После выпитого некрепкого чаю и съеденной булочки с маслом клонило ко сну. В состоянии полудремоты переключился на четвертый канал — новости были уже там. Очнувшись, машинально щелкнул кнопкой пятого канала — новости переместились туда же. Никуда от них не скрыться.
Белый песок превращается в белый снег.
Солнечный шар, воспален, высоко выстывает.
Кто-то клиентом выстреливает, как в копеечку, в белый свет.
Бедный клиент, обалдев, по белому свету летает.
Заброшенные кем-то в измученный мозг Фальстафа Ильича, слова застряли там. Повторив их про себя как чужие — они и были чужие, — он окончательно пробудился.
Летела эскадрилья. Стоял грохот. Вспышки ударов от авиабомб походили на солнечные зайчики. Солнечный шар, воспален, высоко выстывает. Кто-то клиентом выстреливает… Клиенты придумали самолеты, чтобы переносить жизнь из одного уголка земли в другой (интересно: как будто земля имеет углы). Они же придумали боевые самолеты, чтобы в соответствии с углом атаки переносить смерть в любой угол земли (интересно, что угол и уголовник одного корня).
Поймав себя на странных мыслях, Фальстаф Ильич замер. Никогда прежде такого не случалось. Ни о чем абстрактном он не думал. К самолетам, и тем более боевым самолетам, отношения не имел. Только к наземной части армии. Он думал, и частенько. Но всегда думы его крутились вокруг чего-то конкретного. Конкретного хватало, даже с излишками. Конкретные проблемы требовали конкретных решений. А чтобы решить, надо было крепенько поломать головенку. Он ломал ее и так и эдак — возможно, она сделалась поломанная и дала трещину.
Цветной экран перестал показывать серо-зеленое, похожее на камуфляж, и переменил на черно-белое: шел прием, то ли у них, то ли у нас, лица были сплошь знакомые, сплошь мужские, и все во фраках, то есть не лица, разумеется, а их носители. Интересно свойство телевизора: вводить в дом и делать именно свойскими совершенно чужих людей, отчего иной раз при случайном выходе их за экран и случайной встрече (так бывало до концерта или после) ловишь себя на желании поздороваться, и здороваешься, не удержавшись, с размаху, как со знакомым, хотя встреченное лицо ни сном, ни духом и не помышляло о твоем существовании. Вот этот, череп, которого обучили улыбаться. Лучше б уж он не учился. И так страшен, а делается куда как страшнее. Следующий, кругломордый, хитер, как лиска, а изображает рыбку. Следующий, с глазками-шурупчиками, ввинчивается в тебя, а вывинтившись, оставляет дырчатым, с отверстиями, в которые задувает холодом, отчего тебе не по себе. Еще один, причесанный, с волосами то на ушах, то за ушами, видно, что уши составляют проблему его и его парикмахера. Как они обзавелись фраками, улыбками, парикмахерами, вроде все Красные Шапочки, а природные уши, голубчик, и природные зубы все равно торчат. “Гортань их — открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их; уста их полны злословия и горечи; ноги их быстры на пролитие крови…”
Фальстаф Ильич провел руками по лысой голове с остатками белокурых кудрей, маминой радости, когда был ребенком, сцепил пальцы на затылке, сильно потянулся и так и остался в позе над. Над, а не под. Под ними он был в жизни. В телевизоре — над. В телевизоре они лицедействовали для него и ради него, он обретал власть в качестве зрителя их одобрить или осудить, посмеяться над ними или вовсе ими пренебречь, выключив. Это открытие позабавило Фальстафа Ильича. Однако выключать телевизор он не стал, лишь убавил звук, и сразу в голове зашумело: белый песок превращается в белый снег. За окном летали белые мухи. Можно было бы сказать: белый песок превращается в белых мух. Но тогда третья строчка должна звучать как-то иначе. Он попробовал: кто-то клиента хочет избавить от вечных мук. Получилось глупо. Клиент не отвязывался, хотя, казалось, ничто не мешает отвязаться от него. Вечные муки, очевидно, возникли по ассоциации с Вечным городом.
* * *
