Якутскіе Разсказы. - [6]

Спустя два года, услышалъ я, что Хахакъ безслѣдно исчезъ въ тайгѣ. Мстительные «князья лѣса» покончили съ нимъ.

Украденный парень.

I. Свадьба.

— Кончила! — сказала Аня откусывая нитку.

Аня была мастерица. Она умѣла быстро находить соотвѣтственное мѣсто для пуговицы, складки, серебрянаго или мѣднаго украшенія — вещей незначительныхъ, но украшающихъ или безобразящихъ всякую одежду, смотря по тому, какъ онѣ пришиты, значитъ: требующихъ особеннаго вниманія и вкуса.

Аня умѣла также лучше всѣхъ плести «кымны» 6), уложить въ пестрый рисунокъ темные и свѣтлые куски мѣха, соединить разноцвѣтные обрѣзки ситцевъ и матерій въ прелестный «ойу» 7), безъ котораго «биле́» 8)— не биле́, чепракъ — не чепракъ, свадебная «матаха́» 9)— простая переметная сума.

Потому-то ее ласково приглашали и привѣтствовали всюду, гдѣ-бы ни происходила свадьба. Аню поили, кормили, угощали и даже извиняли ея постоянную болтовню, недостатокъ степенности, любовь къ веселью и забавамъ, частое непослушаніе и небрежное отношеніе къ старшимъ.

Какъ только Аня появлялась въ домъ — среди молодежи тотчасъ воцарялось веселье. Цѣлый день слышны были пѣсни и шутки, а вечеромъ, на дворѣ, до поздней ночи раздавались смѣхъ и крики, топотъ убѣгающихъ и догоняющихъ ногъ, шумъ молодежи, играющей въ жмурки 10). Въ холодномъ воздухѣ далеко разносился отголосокъ веселыхъ криковъ и горячихъ поцѣлуевъ. Старшіе, скрѣпя сердце, терпѣли все это, но въ душѣ радовались, когда работа Ани приходила къ концу и съ удаленіемъ ея водворялся въ домѣ обычный порядокъ.

Каждый день Аня раньше всѣхъ на ногахъ. Чуть свѣтъ она разведетъ огонь, разбудитъ дѣвушекъ и принимается за работу; цѣлый день она проводитъ въ шитьѣ и разговорахъ и ничего ей тогда не надо, кромѣ добраго слова и немного пищи. Ласково даютъ ей то и другое, добавляя за трудъ ничтожный подарокъ. А что она веселится и цѣлуется — кому до этого дѣло! Она свободна, она «не продана человѣку», и продавать-то ее некому.

Отецъ у нея умеръ, старшаго брата нѣтъ, а слѣпая мать съ маленькими дѣтьми померла-бы съ голода, если-бы не Аня. Аню всѣ любятъ, хотя и запрещаютъ дочерямъ своимъ идти по ея слѣдамъ. Ей 22 года, у нея смѣлые живые глаза, бѣлые зубы, стройная фигура, маленькія руки и ноги, округлыя плечи, крѣпкій, гибкій станъ, свѣжія румяныя губы; не удивительно, что многіе признавались ей, что любятъ ее.

Аня сидѣла подъ окномъ на лавкѣ, въ юртѣ старика Тараса, своего дальняго родственника. Она пріѣхала сюда издалека, больше чѣмъ за сто верстъ, помогать шить приданное старшей его дочери.

— Нужно примѣрить, сказала она, бросая на руки вокругъ стоящихъ женщинъ богатый тарабаханій «сагынякъ» 11) Позвали Бычу 12), которая, быстро сбросивъ свой обыкновенный домашній костюмъ изъ коровьей кожи, надѣла свадебный нарядъ. Тарбаханъ — прекрасный звѣрекъ. Правда, мѣхъ его немного дорогъ, но за то какъ блеститъ его шелковистый волосъ, какъ чудесно отливаетъ на сгибахъ и темнѣетъ, почти чернѣетъ, въ складкахъ и углубленіяхъ. Почувствовавъ на себѣ красивый нарядъ, Быча́ зарумянилась. Блѣдная отъ трехдневнаго поста, смуглая, худенькая и маленькая, она внезапно выросла и похорошѣла. Она повернулась крутомъ, чтобы всѣ смотрѣвшіе могли еще лучше оглядѣть ее, и крикнула сердито на крошечнаго брата, который попробовалъ гладить красивый мѣхъ своими ручками, вынутыми изъ миски съ сорой 13).

— Не тронь меня! не тронь!

— Не тронь ее! закричали всѣ хоромъ, улыбаясь и качая головами. Мать поправляла на дочери складки и, отстраняя окружающихъ, ежеминутно подавалась шага два назадъ, щурила глаза и, склонивъ голову, озабоченно всматривалась. Даже Тарасъ приблизился съ трубкой въ зубахъ, широко улыбаясь. Только женихъ, не шевелясь, сидѣлъ на лавкѣ около двери и безучастно глядѣлъ на огонь.

— Колода неотесанная!.. Пень лѣсной!.. Поди-же сюда! Посмотри! закричала Аня со смѣхомъ.

Молодой парень повернулъ къ ней свое пухлое лицо, сразу покрывшееся румянцемъ. На губахъ его появилась робкая улыбка. По мѣрѣ того какъ онъ становился предметомъ общаго вниманія — румянецъ его щекъ темнѣлъ, а улыбка все шире растягивала алыя губы, едва не касавшіяся красныхъ торчащихъ ушей.

— Ну… ну… оставьте его въ покоѣ, сказалъ Тарасъ, вытряхивая трубку. — Оставьте его, пусть сидитъ.

— Зачѣмъ ему покой? Развѣ онъ его хочетъ? продолжала смѣяться Аня. — Посмотрѣли-бы, какъ онъ меня поподчивалъ вчера, когда я его случайно толкнула! Не три дня, а цѣлый годъ слѣдовало-бы ему поститься передъ свадьбой, авось остепенился-бы!

— Ну, ну! повторялъ Тарасъ — пусть сидитъ!.. Кехергесъ — кликнулъ онъ, обращаясь къ парню, — иди — посмотри лошадей. Ну, живо! Здѣсь дѣвки, пожалуй, съѣдятъ тебя…

Парень вскочилъ, схватилъ шапку и среди общаго смѣха выскользнулъ за двери.

Утромъ, какъ только померкли звѣзды и начало свѣтать, женихъ и невѣста съ отцомъ выѣхали въ городъ, размѣстившись верхомъ на двухъ лошадяхъ. Впереди ѣхалъ Тарасъ, за нимъ Кехергесъ съ Бычей позади себя.

— Что… ты не боишься? спросила Быча, прижавшись къ его широкимъ плечамъ.

Ѣхалъ среди горъ, долиной. Густая мгла покрывала лѣсъ, росшій на склонахъ. Кругомъ стояла тишина, какъ всегда въ тайгѣ; только снѣгъ хрустѣлъ подъ копытами лошадей. Кони сильно фыркали. Между деревьями, неподвижно стоявшими точно бѣлые призраки, вилась засыпанная снѣгомъ лѣсная дорожка.