Вся проза в одном томе - [23]

Оставляя за собой кровавый след, по-собачьи часто дыша и совсем согнувшись, почти прижавшись к земле, он словно по инерции нёсся вперёд зигзагами, чтобы труднее было попасть. Налетая на случайных прохожих, испуганно отбегающих от него, забежал он за угол дома. Моментально завидев дыру в заборе, он первым делом просунул туда Пасико.

— Пася, слушай меня! — захрипел он, обливаясь горячим потом. — Видишь там поезд? Садись на него! Бегом!

— А как же ты? — заплакала девочка.

— Я здесь не пролезу. Ты должна уехать, иначе плохой дядя схватит тебя!

— А как же мами?

— Мами обязательно приедет к тебе. Но он будет искать тебя дома. Беги на тот поезд, забирайся на него прямо на ходу — и он довезёт тебя до Курска!

— Не бросай меня, Герман!

— Я не брошу тебя, Пасико! Я обязательно найду тебя! А сейчас беги на поезд, пока он не ушёл!

— Я боюсь одна! Я не хочу одна!

— Ты мне доверяешь, Пасико? Ты веришь мне?

— Верю!

— Тогда делай, что я говорю! Беги и не оглядывайся!

Пася сорвалась с места и со всех ног побежала к поезду. Слёзы в глазах мешали ей видеть дорогу.

— Береги маму, Пасико! — кричал ей вслед Герман. — И Циндальку! Береги Циндальку!

Пася запрыгнула в медленно ползущий по рельсам пустой товарный вагон. Ещё несколько секунд она видела лицо Германа, видневшееся через дыру в заборе. Когда он скрылся из виду, Пася села на пол и зарыдала. Она смертельно устала, хотела есть и спать. В рюкзачке уже ничего не осталось, а ехать надо было ещё очень-очень долго. Да ещё в этом грязном вагоне, где некуда лечь, негде присесть и даже нечем поиграть с котёнком. Она думала только о том, что скоро будет дома, увидит маму и Профессора Мамуку, увидит ведьмоподобную Нану, а потом и мами, который непременно скоро приедет к ней.

Сев в позу лотоса и взяв в руки котёнка, Пасико зашептала, поглаживая урчащую Циндальку двумя пальчиками: «Господи! Упокой душу раба Твоего Германа и помяни его во Царствии Твоём! Ты даровал нам чадо сие, и Ты же взял его у нас. Да будет Имя Твоё благословенно! Аминь!»

А тем временем Грин подошёл к лежащему без чувств Герману, заслонившему своим телом дыру в заборе. Ботинком за подбородок Грин поднял его голову, и Герман очнулся.

— Ну что ж, Герман, ты знаешь правила. Скажи мне, где девка — умрёшь легко и быстро. Будешь сопротивляться — убью тебя медленно и мучительно.

— Я скажу, — выдавил из себя Герман. — Только мне трудно говорить. Нагнись ко мне.

Гринёв нагнулся. Герман выдернул чеку из гранаты и прохрипел ему в самое ухо:

— И всё-таки я — мужик. А писака — фраер!

31 декабря 2011, Москва — 4 января 2012, Киев

КАТОРЖАНЕ

Алине

— Вы меня не знаете. И я Вас не знаю. Так будет лучше, если мы с Вами никогда не узнаем друг друга.

— В таком случае, зачем же Вы пришли?

— Вы в большой опасности. Я могу Вам помочь.

Визит этого странного господина удивил бы её, если бы не всё то, что творилось вокруг.

— Они убивают евреев? — догадалась она.

— Они убивают всех, — ответил таинственный гость.

— В таком случае, они должны убить и самих себя.

— С этого они начали.

Что бы он ни говорил, с лица его не сходила ироничная улыбка. Каждый Божий день приходилось ему вести подобные беседы, что со временем научило его полному пофигизму ко всему происходящему.

— Как же Вы можете меня спасти?

— Я Вас спрячу. Там, где Вас никто не сможет найти.

Ухмылка на его лице начала раздражать девушку, которой было отнюдь не безразлично, останется ли она в живых.

— Этим Вы зарабатываете на жизнь? — спросила она с нескрываемым пренебрежением.

— Каждый старается делать то, что ему лучше всего удаётся.

— И насколько хорошо Вам удаётся то, что Вы делаете?

— Ещё никто из моих клиентов не был найден.

Девушка тяжело вздохнула. Только теперь она осознала, что весь этот кошмар — не в телевизоре, а здесь и сейчас. Только теперь поняла, что всё это касается лично её.

— Во сколько мне это обойдётся? — спросила она с дрожью в голосе.

— Во сколько Вы оцениваете свою жизнь? Какой частью себя готовы пожертвовать ради сохранения целого?

И она села в его машину. Не взяла с собой ничего, кроме самой себя. Да и саму себя, казалось, оставила дома. Она ещё не до конца понимала, до какой степени разорвала все связи с внешним миром в тот самый момент, когда села в машину этого загадочного незнакомца.

Куда он повёз её? Это знал только он сам. И Господь Бог, если Он есть. Они ехали больше часа. Дороги в кой-то веке были свободны — все нормальные люди уже позаботились о том, чтобы поскорее сбежать с тонущего корабля, пока тот не утянул их за собой в бездну.

Всю дорогу они не произнесли ни слова. Всё было ясно. Всё уже было сказано. И хотя сказано было всего несколько слов — в них заключался смысл всей её дальнейшей жизни. Она приучала себя молчать и думать. Старалась привыкнуть к одиночеству.

Уже темнело, когда он привёз её на самую скучную улицу, которую ей когда-либо приходилось видеть. Дома на ней были до того одинаковы, что казалось, даже местные жители могут различать их только по номерным указателям. Бесконечным лучом устремлялась вперёд идеальная прямая, усеянная с обеих сторон большими серыми коробками с квадратными окошками.