Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [94]
Светлые дни побед!..
Штаб Терских повстанческих войск в Шатое отдал приказ о выступлении всех партизанских отрядов.
Из урочища Ерокко в Кабарде вывел своих конников Жираслан Гуфов; партизан, скрывавшихся в ущельях Балкарии, возглавил Ахмат Мусукаев; за Тереком оседлали коней джигиты Хажумара Карашаева, а тех, кто нашел убежище в аулах Чечни и Ингушетии, собрал под свою команду Тута Шуков. На защиту Советской власти встал и кабардинский шариатский полк Назира Катханова.
Всеми этими объединенными силами командовал Бетал Калмыков.
Яркие, героические дни!..
Бои — в Астемирово, бои — на станции Муртазово, за селением Клишбиево. Повсюду бегут белогвардейские банды!..
Освобожден город Нальчик.
…Бетал Калмыков стоял над обрывом в Атажукинском саду, где серебряковцы убили его отца и брата.
Он стоял молча, обнажив голову, и смотрел вниз, где чуть приметный бугорок слежавшейся под снегом земли напоминал о кровавых событиях, разыгравшихся здесь год назад.
Бетал медленно поднял голову и посмотрел на горы.
Солнце ярко освещало снежные вершины, и они переливались в его лучах всеми цветами радуги.
Из-за реки доносились звонкие удары молота о наковальню: там стояла крестьянская кузница. Звон железа, высокий и серебристый, весело и бодро разносился вокруг, поднимаясь на высоту птичьего полета и, как песня труда и созидания, плыл в утреннем холодном воздухе, еще не прогретом солнцем. Он будил сердца простых тружеников-горцев, словно напоминая им, что пора приниматься за пахоту.
Лицо Бетала слегка просветлело.
— Что ж, теперь — за работу, — сказал он вполголоса. — Дел у нас много…
В МОСКВУ
Пожалуй, никогда прежде неказистое, сложенное из красного кирпича здание Нальчикского вокзала не было свидетелем такого скопления народа. Небольшой зал ожидания не мог вместить всех, и люди стояли и сидели в привокзальном саду, расстелив под деревьями шинели и бурки.
Все вооружены. Редко у кого не увидишь в руках или за спиной на ремне короткий австрийский карабин, длинную солдатскую винтовку, наган, маузер или саблю у пояса. У многих на шапках и на груди — алые ленты.
Было начало сентября, первого месяца осени, но в Нальчике стояла изнуряющая жара.
Лошади, привязанные к деревьям, лениво отгоняли хвостами назойливых мух и слепней, распряженные быки, стоя возле своих арб, мирно жевали вялое, слежавшееся сено.
Ветра не было. Засыпал над станцией душистый, накаленный расплавленным солнцем воздух. Не шевелились блестящие паутинные нити, протянувшиеся между ветвями, неподвижна пыльная листва. Ни пения птиц, ни задорного лая какой-нибудь бродячей собачонки.
Замерло и выгоревшее от зноя, подернутое желтовато-серой хмарью небо. Так обычно бывает перед осенней грозой.
Несмотря на удручающую жару, на вокзале царило оживление, люди были в приподнятом настроении.
Вскоре погода стала меняться. Со стороны Эльбруса показалась темно-серая тучка. Она быстро приближалась, увеличиваясь на глазах. Потом к ней присоединились другие, такие же темные и угрюмые. На землю легла большая серая тень, слегка повеяло горячим дыханием степи, и туча вдруг взорвалась, уронив сверкающую ветвистую молнию. Раскатисто ударил гром. Но дождя не было. Стало еще суше, чем прежде, в горле першило от запаха пыли.
Несколько человек окружили пожилого бородатого кабардинца, который что-то рассказывал. Его со вниманием слушали.
Прервав свой рассказ, он посмотрел на небо.
— Слава аллаху, дождь собирается… Земля давно просит…
Не успел он договорить, как в верхней части города, где-то над Атажукинским садом, загрохотало, и хлынул дождь. Едва на пересохшую почву упали первые крупные капли, как повсюду заклубились легкие облака взбитой пыли, но тут же осели под напором сильных прохладных струй. Земля потемнела, жадно впитывая долгожданную влагу.
— Рассказывай дальше, Болат, — нетерпеливо попросил один из слушателей, когда вся группа укрылась под деревом.
Болат погладил седеющую бороду, смахивая с нее прозрачные горошины.
— Добрый дождь будет, — сказал он убежденно. В голосе его звучало глубокое удовлетворение потомственного крестьянина, для которого нет ничего выше и важнее того, что имеет хоть какое-нибудь отношение к земле и природе.
— Дальше вот что… — продолжал он наконец. — Как революция началась, имя его многим стало известно. А я еще раньше о нем слыхал. После того, как погнали мы Клишбиева с Зольских пастбищ, меня услали в Сибирь. Там я о нем и узнал.
Болат не мог отказать себе в удовольствии немного помедлить и тем еще больше раззадорить внимание окружающих. Он видел, что все взгляды устремлены на него, что слушают его, затаив дыхание, и это льстило ему.
В наших краях о нем услыхали после революции… Тогда он отнял землю у князей и помещиков. У них отнял, а нам роздал. Декрет такой вышел. Закон по-нашему. Помню, наш сельский князь встал на сходе и говорит: «Вранье! Нет и не может быть в России человека, который отнимет у нас землю. Еще не родился такой!..» — «Родился!» — вставая, ответил я. А князь спрашивает: «Ты слышал об этом или сам его видел?» — Соврал я тогда, люди, сказал, что видел самого Ленина, и описал его князю. Описал так, как сам в мыслях видел. Великан он, говорю, каких еще свет не рождал, и нет под луною нарта, который мог бы одолеть его в поединке. А про мощь его и силу, говорю я князю, лучше и не спрашивать! В плечах — скала, роста огромного, с молодецкими усами, а меч его не могут поднять трое джигитов.
