Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [9]

А молодой новобранец-казак с загоревшимися глазами следил за скачкой и от удовольствия прищелкивал языком:

— Цо-цо… Вот это коняка!.. Дюже хорош!.. Спасибо тебе, добрый человек, — бросился он пожимать руки Эдыку. — Уважил! И впрямь, видать, остер у тебя глаз на лошадей!..

В разговор вмешался и хозяин, тучный казак в синей черкеске, который во время этого переполоха забыл даже о своем торге:

— Правда твоя. Золотой скакун. Берешь, что ли?..

— Беру!

— Тогда излови. Поймай и плати гроши… По рукам, что ли?..

— Вижу я, не поймать ему такого коня, — сказал Калмыков и, взяв аркан, сел на лошадь.

Вороной между тем, чуть приостыв от погони, гарцевал в полуверсте от загона, словно поддразнивая коневодов.

Эдык поскакал к нему напрямую, по косогору, держа в левой руке поводья, а правой изготавливая волосяной аркан.

Жеребец насторожился, услышав топот. Поднял голову, прянул ушами, но все еще не трогался с места. Когда расстояние между ними сократилось более чем на две трети, вороной снова заржал и пустился вскачь.

Эдык, не отставая, несся за ним. Свежий конь табунщика, испытанный и верный скакун, слушавшийся малейшего движения своего седока, медленно, но верно настигал вороного.

Обезумев от ярости, тот уже не разбирал дороги, перескакивая через рытвины и канавы, ободрал бок о колючий терновник и, кося выпуклым, налившимся кровью глазом, дико храпел и летел к обрыву над Малкой, которая делала здесь крутой поворот.

Люди стали громко кричать, надеясь отвлечь жеребца и заставить его изменить направление, а кто-то даже дважды выпалил из ружья. Но и крики, и выстрелы только еще больше напугали животное. Прижав уши, вороной летел навстречу неминуемой гибели…

— Пропал конь…

— Загубит его Эдык…

— Загубит, загубит, — подхватил толстый казак, а его молодой покупатель сел на землю и закрыл руками лицо, не в силах дальше наблюдать за происходящим.

— Такая лошадь… — вздохнул кто-то рядом с ним.

В это мгновение засвистел аркан, пущенный рукою Эдыка. Все замерли. Вороной как-то неестественно выгнул шею, встал на дыбы на полном скаку и упал на влажную землю в двух саженях от обрыва.

По толпе прокатился вздох облегчения.

Будто отвечая общему настроению, из-за туч вдруг показалось солнце, ярко осветив долину. На пожухлой траве, на кустарниках заблестели сережки замерзшей росы.

Добрая половина базара хлынула к обрыву, где только что Эдык Калмыков остановил вороного.

— О аллах, еще бы немного — и конец…

— Сорвался бы в пропасть, если бы не Эдык!

— Разве кто-нибудь видел, чтобы аркан, брошенный Эдыком, не достигал цели?..

— Он прирожденный табунщик!

Бетал бежал вместе со всеми, слышал все это и был горд за своего отца.

— Клянусь, — отдуваясь и придерживая руками свой колыхавшийся живот, заговорил владелец коня, подбежав к Эдыку, — клянусь, давно я так шибко не бегал! Ну и хват ты, Калмыков… ничего не скажешь! А конь-то каков, а? Не сыщешь такого во всей Кабарде! Что, братцы, кто больше дает?

Эдык коротко бросил:

— Не хвали много. Пробовать надо. Смотреть надо, как под седлом пойдет! Седлайте его!..

Вороного оседлали. Он фыркал, косясь на людей, вздрагивал от прикосновения и пытался сбросить с себя седло. Но чувствовалось, что и долгая изнурительная скачка, и аркан Калмыкова несколько поохладили его пыл.

Эдык обвел взглядом собравшихся. Выбор его пал на Бетала.

— Садись, — коротко приказал отец.

В первую минуту Бетал растерялся. Покраснев от смущения, он смотрел на Эдыка и не верил своим ушам.

Но отцу не пришлось повторять. Поняв наконец, что от него требуется, мальчик подошел к коню и вдруг с гордостью ощутил, что его нерешительность словно испарилась. Он смело потрепал коня по шее, ухватился обеими руками за густую гриву и взобрался в седло.

Эдык, все еще держа вороного за поводок, отвел его шагов на десять в сторону и отпустил.

Конь не двинулся с места. Опустил голову и широко расставив передние ноги, он стоял, как бы выжидая. Бетал достал из-за пояса нагайку и хлестнул его по крупу. В тот же миг вороной неожиданно отпрянул вбок, едва не сбросив наездника. Бетал обеспокоенно посмотрел на отца. Эдык отвернулся с напускным равнодушием. Бетал вспыхнул и снова сильно ожег жеребца плетью. Тот взвился на дыбы, тряхнул головой и, опускаясь на передние ноги, одновременно швырнул задние вверх, задирая круп.

Бетал перелетел через голову жеребца и, перевернувшись в воздухе, покатился по оттаявшей мокрой траве, больно ударившись плечом. Несколько человек, стоявших поблизости, бросились к нему.

Отец и бровью не повел. Он поймал коня за поводок и принялся деловито подтягивать седло. Только после этого обернулся к сыну. Бетал подошел прихрамывая.

— Садись!

В голове у мальчика гудело, вроде бы десятки шмелей жужжали одновременно, ныло плечо, саднило колено, из разодранной щеки сочилась кровь.

Он этого не замечал. Он слышал только властный голос отца, в котором для посторонних не было ничего, кроме жесткого приказания. Но Бетал слышал в этом голосе и с трудом скрываемое беспокойство, и желание увидеть в сыне будущего джигита, достойного себе преемника, и, наконец, мужскую суровость, предписанную неумолимым адыге хабзе