Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [82]

И все же в горах было неспокойно. Несмотря на мороз и метель, разозленные сопротивлением красных партизан, повсюду рыскали офицеры из карательных отрядов Эрдели и Ляхова.

Один из таких отрядов хозяйничал в чеченском ауле. Состоял он не более как из двух десятков солдат и казаков под командованием ротмистра.

Невзирая на пронизывающий холод, жителей нескольких ближайших домов согнали на небольшую площадь перед сельским правлением.

Горцы стояли молча, ожидая, что будет дальше. Невеселые думы можно было прочесть на их обветренных, посиневших от холода лицах. Думы о том, что деникинцы одолели большевиков, и нет теперь от белых солдат никакого спасения: безнаказанно грабят, насилуют женщин, облагают селения и аулы непомерными контрибуциями.

Многие из собравшихся сегодня перед правлением уже не верили, что большевики когда-нибудь возвратятся и снова установят свои справедливые порядки, к которым люди начали привыкать. К хорошему привыкают быстро…

Но были и такие, кто не мог скрыть своей радости и ловил каждое слово ротмистра.

Он сидел на белом коне и рисовался, делая вид, будто мороз ему нипочем. Он даже снял с головы башлык, чтобы лучше была видна блестящая кокарда на его каракулевой папахе.

Лицо у него — крупное, мясистое. Щеки слегка отвисли. Он поминутно натягивал поводок, заставляя коня пританцовывать на месте. Из ноздрей лошади клубами валил пар.

— Не думайте, что генерал Деникин намерен с вами шутки шутить, — зычным голосом кричал ротмистр. — Одиннадцатую армию большевиков мы разгромили окончательно! Партизан загнали в леса. И не мечтайте, что эти голодранцы вернутся. И не помышляйте!

Кстати, генералу Деникину сообщили, что некоторые лица из Красной Армии и партизаны скрываются в вашем ущелье… Если это так, а сведения генерала точны, то я должен заявить вам следующее: мы не тронем вас. С мирными жителями мы не воюем. И генерал Деникин обещает оставить аул в покое — живите себе, как хотите, по своим обычаям. Но не верьте большевикам! Они обманывают простой народ! Это перорё. И второе: всех большевиков, красноармейцев и партизан, которые находятся в вашем ауле или прячутся в лесу, вы должны выдать нам. Иначе — селение будет окружено и мы сожжем его вместе с жителями! Ни один не уйдет живым! Выбирайте! Я говорю ясно? Ну а теперь — к делу. У кого дома красноармейцы или партизаны, обманутые комиссарами, — шаг вперед!

Ротмистр достал из кармана полушубка портсигар, негнущимися от холода пальцами извлек из него папиросу и долго возился со спичками, которые без конца ломались и гасли на сильном ветру. Наконец он вышел из терпения и, отшвырнув измятую папиросу, обвел толпу злым, колючим взглядом.

— Чего молчите? Может быть, онемели? Говорите, ну!

Горцы стояли молча, опустив головы. Вперед выступил белобородый хаджи, давний знакомый Бетала Калмыкова, и неторопливо приблизился к ротмистру. Старик протянул руку и привычным движением погладил коня, потрепал его спутанную гриву. Конь перестал нервно перебирать ногами, присмирел и вдруг ко всеобщему удивлению ткнулся мордой старику в плечо.

Ротмистр удивленно смотрел на чеченца.

— Дай аллах, чтобы счастье привело тебя к нам, — сказал хаджи. — Однако не знаешь горский обычай. Я старше отца твоего и деда. И еще есть здесь такие, как я. А ты ругаешься и сидишь перед нами в седле. Не уважаешь седины. Какого же ответа ты хочешь? Сначала слезай с коня, а потом говори, что надо.

Ротмистр хотел было вспылить, но что-то во взгляде старика удержало его. Он криво усмехнулся и неловко спешился, зацепившись портупеей за стремя.

— Теперь — джигит, — едва заметно улыбнувшись, сказал хаджи, беря лошадь ротмистра под уздцы. — Мы слушали тебя. Послушай же, что мы скажем.

Старик говорил по-русски легко, почти не затрудняясь в выборе слов, и только акцент и манера строить фразу выдавали в нем кавказца. Может быть, это, а может, спокойная властность, исходившая от всего его облика, заставила ротмистра молча выслушать все, что тот сказал.

— Много генералов видел я в своей жизни, много офицеров. Похожи все. Сначала хорошо говорят, потом плохо делают. Грабят, жгут, убивают. На. плечах у них погоны. Как твои. И ты говоришь: зажгу аул, по ветру пущу, если не выдадите спрятанных большевиков. Сжигай! Стреляй! Ты такой же, как все! Но помни: чеченцы не из трусливых. При Ермолове уцелели, выдержим и Деникина. А угрозы — оставь! Говори с нами подобру!

Ротмистр никак не мог понять, к чему клонит старый хаджи.

— И еще скажем, — продолжал тот. — Не часто показывали мы врагу наши спины. А умирать придется, — умрем стоя, не на коленях!

Ротмистр сделал нетерпеливое движение.

— О большевиках — вот тебе наше слово. В этом ауле ни одного не найдешь. Кто приходил — уходил. Неделю раньше — другое дело. А сейчас если и есть из Красной Армии, то юноши без усов, совсем дети. Разве Деникин воюет с детьми? Разве тот, кто воюет с детьми, мужчина?

— Не слушайте его, господин ротмистр, — раздался чей-то голос. — Все сказки рассказывает!

Говоривший оказался одним из белоказаков. Он подъехал к хаджи.

— Старик бессовестно врет, я знаю его!

Хаджи Покачал головой, и трудно было понять, что означал этот жест — то ли он продолжал отрицать присутствие большевиков в родном селе, то ли выражал этим свое презрение к доносчику.