Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [57]

Бросив взгляд на сцену, он увидел Кирова. Тот ободряюще кивнул и показал глазами на свободные места, оставленные для делегатов фракции большевиков.

Николай Федорович сел рядом с Беталом Калмыковым. Некоторое время с интересом наблюдал за ним, потом отвернулся. Профессор был Изрядно сердит, что ему пришлось явиться на это «сборище», как он мысленно назвал съезд, и, таким образом, невольно оказаться причастным к политике, которую он терпеть не мог и считал повинной во всех смертных грехах человеческих.

В зале стоял шум, и выступающих он не слушал, занятый своими думами. Когда Боголюбов сел, на трибуне как раз ораторствовал какой-то эсер, не жалевший черной краски для характеристики политической позиции большевиков. Калмыков не выдержал и что-то выкрикнул с места. Когда он снова садился, Николай Федорович спросил:

— Простите за нескромность, кто вы?

— Я большевик, — ответил Бетал.

— Гм…

Боголюбов решительно встал. Найдя свободное место с противоположной стороны зала, возле входных дверей, он сел там. Он понимал, что это ребячество, но тем не менее не хотел сидеть среди тех, кто, по его мнению, «вверг Россию в пучину бедствий», как выражались в ту пору либеральные и контрреволюционные писаки.

Однако и здесь Боголюбов оставался недолго. Когда от имени большевиков выступал Анджиевский, вся левая сторона партера кипела негодованием. Профессор спросил одного из своих новых соседей:

— Простите, гм… товарищ, к какой партии вы принадлежите?

— Я кадет. А что?

— Ничего-с. Еще раз извините, что полюбопытствовал.

Чувствуя, что он становится смешным в своем упорном нежелании сидеть среди людей, занятых политикой, старик все же покинул и это место. Сначала он просто стоял возле дверей, раздумывая, не уйти ли ему совсем, потом, увидев отдельно стоявший стул, сел на него и закинул ногу на ногу. Теперь он мог быть спокоен: никто не сможет сказать, что Николай Федорович Боголюбов принадлежит к какой-либо фракции.

На трибуну в это время взгромоздился огромный рыжеусый казак и обрушился на осетин и иногородних.

— На нас нечего пенять, — гремел его гулкий бас над невольно притихшим залом. — Ну, служили царю казаки! Так мы ж от того не отрекаемось! Служили. Мы люди вольные, походные! Такими нас господь бог породив… Ежли потребуется, и новой власти послужим! Однако долю нашу казачью не замайте! Не отдадим!

Кто-то из горцев закричал с места:

— Где доля? Долю царь давал! Царя — долой, казаков — тоже долой!

Казак нахмурился.

— Опять царя мне под нос суешь?.. Может, это вы, кавказцы, — в двенадцатом году с атаманом Платовым хранцузиков из России погнали?.Или Париж брали? А може, это вы в Балканскую войну туркам носы утерли, а? Где вы были, когда наши отцы кровь проливали на Шипке и под Плевной?

Его снова перебили. Со всех сторон неслись негодующие возгласы:

— Знаем, что вы мастера кровь проливать!

— Мы не забыли Зольские пастбища!

— Может, вспомнишь, как в Петербурге рабочих расстреливал?!

— Пятый год позабыли?..

— Слезай с трибуны! Тут тебе не казачья сходка!

— Уходи, пока цел!

Зал разошелся. Ничего нельзя было разобрать в поднявшемся шуме и гаме. Председательствующий Ной Буачидзе, не переставая, звонил в колокольчик, но это не помогало.

Боголюбов впервые в своей жизни присутствовал на таком бурном собрании.

«Чего доброго, ринутся друг на друга и передерутся. Плачевное будет зрелище…»

Обстановка на съезде была действительно накаленной.

Большинство казаков владели достаточным количеством земли и скота, пользовались по сравнению с горцами и иногородними целым рядом «вольностей» и, разумеется, понимали, что с приходом новой власти кое-чем им придется поступиться. Все это мало трогало бедняцкую часть казачества, но верхушка яростно отстаивала свои привилегии.

Рыжеусого казака сменил на трибуне какой-то чиновник в форме железнодорожника. Тряся кадыком, он пытался перекричать зал:

— Кто из нас не служил царю?!. Что греха таить? И незачем нам обвинять в этом казачество. И следует помнить, что состоянием своим и положением в обществе мы не обязаны ни господам горцам, ни иногородним! Оно заработано нашим собственным потом..

Бетал пристально смотрел на оратора, пытаясь вспомнить, где он мог его видеть. Они, безусловно, встречались, но где?

Он морщил лоб, ерзал на стуле, сетуя на свою память. И вдруг вскочил:

— Зачем врешь?! Своим потом заработал? Все врешь! — и Бетал обернулся к залу. — Я знаю его! На железной дороге служил. Когда царь мимо его станции ехал, он на коленях в луже стоял. Без шапки. Пока поезд не проехал, в луже стоял. За то и получил землю и должность! А говоришь — потом! Где совесть? Где честь?

Поднялся хохот. Пристыженный оратор ретировался. Это был инспектор Екатеринодарского железнодорожного училища, представлявший на съезде казачью фракцию.

Буачидзе предоставил слово Сергею Мироновичу Кирову.

Киров поднялся на трибуну и некоторое время стоял молча, рассматривая сидевших перед ним людей. Потом поправил рукой сбившуюся на лоб прядь волос, негромко'заговорил:

— Мы ничего не выиграем, а, наоборот, проиграем, если станем тратить время на бесполезные споры и препирательства. Слов сказано много. Не пора ли перейти к делу? В конце концов и горцам, и казакам, и иногородним придется попять одно: необходимо единство. Оттого, что мы перегрыземся, ничего не изменится. Наша задача — договориться, прийти к взаимному согласию во что бы то ни стало! Если мы хотим справиться с душителями революции, то прежде всего должны объединиться и широким фррнтом противостоять врагу! Если мы хотим иметь землю, самостоятельно распоряжаться собственной судьбой, мы должны объединиться! Если казаки и горцы достигнут взаимопонимания и единства на основе братства, дружбы и взаимного уважения интересов друг друга, то никакая сила не одолеет их. Товарищи! Я призываю вас к объединению! И пусть союз ваш будет так же крепок и вечен, как вечны Кавказские горы! У горцев есть пословица: «На чьей арбе сидишь, того и песню пой». Мы должны сесть на одну арбу и петь одну, общую песню в этих чудесных краях, где в ущельях грохочут горные реки, а на равнине зеленеют поля! Так пусть же горы и степи поют песню революции, песню братства! Тогда мы сумеем одержать победу! Это говорим вам мы, большевики!