Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [51]

Мирзабек изобразил на своем холеном лице подобие улыбки.

— Царскую власть охраняли у нас казаки. А раз нет государя, то не должно быть и казаков, не так ли? Именно это я имел в виду.

— Может быть, казаки и охраняли, но главной-то опорой царя у нас здесь были такие, как ты! Князья и уорки!

И тут, наконец, произошло то, что должно было произойти, к чему Калмыков так упорно склонял и Паштова, и Агубекова, и Хатакшокова.

Первым не выдержал Хаджи Цук Он выскочил на середину и с силон вонзил в оттаявшую землю свой посох.

— Нет мне дела до казаков. Но запомни, сын Калмыковых: отныне и навсегда ни один голодранец близко не подойдет к моему участку! А кто сунется — заработает пулю! Призываю аллаха в свидетели!..

Поднялся галдеж. Все кричали, трудно было что-нибудь разобрать.

— Тогда мы конфискуем твой участок, Хаджи (это голос Бетала)!

— Что ты сказал? Только посмей, негодяй! Я купил свою землю, ее дал мне закон (это Хаджи)!

— Того, кто издал закон, самого теперь нет!

— Есть!

— Нет!

Никто не заметил, как Масхуд, воспользовавшись суматохой, вбежал в правление и вскоре появился с портретом царя в руках. Он спустился с крыльца, приблизился к скамейке, где сидели сельские богатеи, и остановился в двух шагах от них, держа портрет над головой.

— Нет его! — крикнул старик и, еще выше подняв портрет, что было сил грохнул его об землю. Стекло разлетелось вдребезги, рама перекосилась, потянув полотно, и на лице Николая II возникла гримаса. Масхуд с неожиданной яростью принялся топтать царское изображение. В одно мгновение лицо российского императора было перепачкано грязью.

Сельский старшина, который до сих пор стоял молча, не зная, на что ему решиться, вдруг вылетел вперед и, выхватив свой пистолет, прицелился в поверженного царя.

— Вот это правильно! Так его!..

Кто-то ударил в ладони, заметив, что движения Масхуда напоминают танец, другие подхватили, и вот уже вся толпа дружно хлопала, подзадоривая расходившегося пастуха.

— Давай, Масхуд! Давай!

— Пляши живей, ног не жалей!

— Давай!

У Масхуда распоролся носок гуаншарика, но он не обращал на это внимания, продолжая вытанцовывать на царском портрете с таким азартом, как будто перед ним павой плыла по кругу самая красивая девушка Хасанби.

— Э-э-й! Масхуд! Живей! Давай! — неслось со всех сторон.

Сидевшие на доске сельские дворяне молчали. Им не нравилось, что пастух танцевал на царском портрете. Но никто из них не отважился встать и попытаться прекратить издевательство. С толпой шутки плохи.

Только мулла вмешался:

— Что вы делаете? Опомнитесь, несчастные! Не навлекайте позор на наши головы? Хоть и скинули его вниз головой, но все же он был царем… Неизвестно еще, чем все это кончится…

Слова его потонули в шуме голосов.

— Жми, Масхуд, дави крепче!

— Не жалей пятки!

— Пляши, Масхуд!

…Солнце уже клонилось к закату, когда сход медленно стал расходиться. Небо потемнело, черепичные крыши, беленые стены мазанок, лица людей окрасились красноватыми лучами заката.

Спор был на сходе долгим и безрезультатным. Ни одной из сторон не удалось одержать полной победы. Богачи не хотели просто так расстаться с землей, бедняки побаивались возможной расплаты, не верили в свои силы. В конце концов решили «не торопиться и подождать, как поступят жители других селений». «Как все — так и мы», — дальше этой осторожной формулы Беталу Калмыкову, несмотря на все его красноречие и убежденность, не удалось увлечь трудовое большинство схода.

И все же это была победа. Вопрос о земле по-прежнему оставался открытым, но Бетал был доволен. «Сегодня земли еще в руках князей, завтра они будут в руках крестьян, — думал он. — Мы поступим с хозяевами так же, как они поступили с нами на Зольских пастбищах. А вот — что дальше? Царя нет… Чья же должна быть власть? Если наша, то как ее устанавливать?..»

Придя домой и отворив дверь в кухню, он увидел отца. Эдык сидел у очага и сушил гуаншарики.

— Отнять нужно у них землю, сынок, — негромко сказал он. — Отнять! Не отступай, сын!..

Беталу показалось, что еще никогда во взгляде отца, обращенном к нему, не было столько тепла. Эдык был доволен сыном и не скрывал этого. Еще бы: теперь его Бетал стал совсем взрослым.

— Силой отнять надо! — повторил Эдык.

* * *

Вскоре наступило время отправки скота на летние пастбища. Бетал повсюду разослал своих конных гонцов, которые оповестили жителей окрестных сел о том, что пришла пора гнать скот на Золку.

И день этот наступил.

Зольские и Нагорные пастбища, которые четыре года тому назад коннозаводчики силой отняли у крестьян, снова стали их собственностью. И Бетал Калмыков был счастлив, что земляки доверили ему вести их теперь, в мае семнадцатого года, на древнюю Золку.

После захвата пастбищ Калмыков возвращался из урочища Кинжал и не мог отказать себе в удовольствии завернуть к старой пещере, которая когда-то служила ему надежным убежищем.

Переправившись через речушку, где они брали воду, он увидел выбитые в скале ступеньки и вспомнил «русского гостя».

Калмыков спешился, подошел поближе и долго стоял в раздумье…

Где теперь Киров?.. Как встретиться с ним? А встретиться нужно во что бы то ни стало…