Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [50]

— Говори о пастбищах, Кейтуко! Говори, — требовала толпа, и Паштов понял, что проиграл. Однако он еще попытался шутить.

— О земле, уважаемые? Извольте — как наступит смертный час, так земли не минуем.

Он разулыбался, ожидая смеха как награды за остроумие. Но никто не смеялся. Люди стояли хмурые, злые. Пришлось Кейтуко как-то сглаживать впечатление от своих слов:

— Клянусь, если больше станем беспокоиться о своей чести, обычаях и вере, любой найдет себе участок. А я что, — я, как село решит…

Все поглядывали на старейшего среди дворян Хаджи Цука Агубекова, ожидая, когда Он заговорит.

Хаджи Цук был глуховат и поэтому вечно приставал к соседям с расспросами. При этом он наклонял голову и приставлял ладонь к уху: «Ради аллаха, что он такое сказал?» — спрашивал старик то у одного, то у другого.

Сегодня Хаджи Цук долго не мог добиться ответа, но когда узнал, что речь идет о передаче беднякам пастбищных участков на Золке, а припертый к стене Кейтуко почти с этим согласился, тотчас вскочил и, взобравшись на крыльцо, пронзительно закричал, перекрывая шум толпы (голосом его бог не обидел):

— Ты, Кейтуко, сядь на место. Можешь кому угодно подарить свой участок! Однако за других не решай! Твой род никогда не славился мужеством! Вы все больше горазды из-за угла стрелять…

— Зачем, уважаемый Хаджи, позоришь мой род? — сказал Паштов, заискивающе поглядывая на толпу. — Клянусь, никогда не был свидетелем особого геройства со стороны Агубековых… Но дело не в том. Я говорю — как село решит, так тому и быть! Скажет сход, что надо переделить землю, — переделим. Иначе, Хаджи, нельзя!..

— Ты бы помолчал, Кейтуко, когда говорят старшие! — возвысил голос Хаджи. — Агубековы не позволяли ни собаке, ни кошке лизать кончик своей сабли!

Убедившись, что окончательно посрамленный Паштов не собирается больше раскрывать рта, Хаджи Цук решительно повернулся к Беталу Калмыкову и, опершись грудью на свою суковатую клюку, строго сказал:

— Послушай-ка, сын Калмыковых, кто дал тебе право распоряжаться нашими участками? Или ты думаешь, будто землю нам раздавал твой дед Даут?

Кровь бросилась Беталу в голову, но он все-таки совладал с собой и ответил этому хитрому старику спокойно, с достоинством, ничем не выдавая своего гнева:

— По-твоему, пусть один владеет девятью шубами, а девять других — вовсе без шуб останутся? Нет, Хаджи, так больше не будет!

Толпа снова оживилась. На середину вышел Мирзабек Хатакшоков. Он обвел собравшихся надменным взглядом поверх голов, и все стихло. Шутка ли, Мирзабек учится на адвоката в самом Петербурге. Что-то он скажет.

Речь свою Мирзабек начал неторопливо, степенно, как и подобает ученому человеку. Обращался он не столько к привилегированному сословию, к которому принадлежал сам, сколько к старикам, самым уважаемым людям аула, чем снискал себе расположение многих слушателей.

— Дорогие односельчане! Наши почтенные старейшины, да продлит аллах вашу жизнь! Для меня большая честь говорить в вашем присутствии, и я заранее прошу у вас прощения, если скажу что-нибудь не так.

Я находился в Петербурге, когда свергли царя. И то, что расскажу сейчас, видел собственными глазами! Россия бурлит. И русские сами не знают, что делают. Царя сейчас действительно нет, но кто знает, надолго ли это?.. Никто из нас не уверен в завтрашнем дне. А мне думается, что такая огромная страна, как Россия, не сможет и дня прожить без царя. Сбросили с престола Николая Романова — займет этот престол какой-нибудь Иван. И не стоит нам забегать вперед!

Калмыков раза два порывался перебить Хатакшокова, но сдерживался.

— Вот вы здесь подняли спор из-за участков, — продолжал Мирзабек. — Когда это было видано, чтобы из-за клочка земли кабардинцы готовы были перегрызть друг другу глотки? Позабыли вы и о кровном братстве и о чести нашей национальной. Земли вам не хватает? Да разве мало ее вокруг? Вон казаки и пашут, и сеют, и хлеб собирают на землях, что испокон веков были нашими…

Пора было положить этому конец. Бетал стремительно спустился по ступенькам крыльца, подошел к Мирзабеку и взялся за одну из блестящих медных пуговиц его адвокатского сюртука.

— Сдашь ли ты свой участок, сын Хатакшоковых?

— Почему ты вообразил, что можешь приказывать всем? — возмущенно ответил Мирзабек.

— Посмотрите на него… — Бетал отступил на шаг, как бы показывая Мирзабека толпе во весь рост: — видите, как одет? Разве красуется на чьей-либо груди такая золотая пуговица? Как бы не так! Большинство не может тесьму купить на очкур.

— Это форменная одежда юриста, — пожал плечами Хатакшоков.

— А видел ли ты, как одеваются бедняки, Мирзабек? Если не видел, то посмотри… Харис, выйди-ка сюда, на середину!

Харис, не зная, куда ‘ девать от смущения руки, вышел из толпы и потупился. Полушубок его имел такой вид, будто его терзали собаки, из прохудившихся гуаншариков пучками торчала солома.

— Сравните этих двух людей, односельчане! — гремел над толпой зычный голос Бетала. — Они одногодки, оба учились в медресе. Но один ест на серебряном блюде, а с другого последнее рубище валится. Почему так? Что же ты молчишь, Хатакшоков? При чем тут казаки?