Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [41]

— Откуда он взялся? — повторил свой вопрос Бетал.

— По его словам, он служит во Владикавказе, в какой-то газете…

Калмыков, оборвав разговор, пошел вдоль речки, к тому месту, где пастухи обычно брали воду. Спуск действительно был неудобный — почерневшие каменные глыбы, круто обрывавшиеся к воде.

Внизу, у самой реки, мужчина в черной сатиновой косоворотке, с темно-русыми волосами, выбивал в камне выемки для ног. Услышав шорох, он разогнул спину и стал рассматривать Бетала.

На вид русскому можно было дать лет двадцать семь — двадцать восемь. Он был невысок, коренаст, широк в плечах. Зачесанные назад густые волосы, загорелое лицо, отчего он казался брюнетом. Глаза — карие, искрящиеся, взгляд — добрый, открытый и располагающий.

Вся его ладная фигура дышала бодростью, душевной силой.

— Здравствуй, — сказал Калмыков, глядя на него в упор. Быстро поднявшись по ступенькам, незнакомец протянул руку: — Здравствуй!

— Дело, которое делаешь ты, — трудное дело, долгое. Один не сможешь, камень крепкий…

Русский улыбнулся.

— Я начну — другие закончат. Важно начать. Говорят, у кабардинцев есть замечательная пословица: «В неначатом деле змея сидит»… А ходить по такой круче за водой, думаю я, неудобно. Не так ли?

— Привыкли мы.

— Не стоит привыкать к плохому. Долго ли поскользнуться и ногу сломать…

— Бывает… Прошлый год один чабан упал… Сильно расшибся.

— Вот видишь. Но я не понимаю: раз пастбища ваши общие, то и спуск этот к воде должен служить для всех. Почему бы сообща не сделать его удобным?

— Были общие. Теперь не наши пастбища! — резко сказал Калмыков.

— Та-а-к, — неопределенно протянул незнакомец.

Либо он совсем ничего не знал о зольских событиях, либо ловко притворялся.

— Как сюда шел? — спросил Бетал. — Через Кабарду?

— Да, конечно.

— Солдат в аулах видал?

— Видел.

— А почему солдаты — не знаешь?

— Нет, — ответил тот, испытующе посмотрев на Бетала, и едва заметно улыбнулся.

Бетал в сомнении покачал головой.

— Бунт Кабарда… Коннозаводчики пастбища отняли… Потому поднялся народ. Во-о-н, видишь, орлы? Над ущельем — видишь орлы?.. Падаль ищут… скот побитый… пушки там стреляли. Понял?

— Понял, — что-то обдумывая про себя, рассеянно отозвался русский. — А ты сам-то кем будешь? Пастух или чабан?

— Не пастух и не чабан.

— Что же ты делаешь здесь?

Вопрос не понравился Беталу. Он неопределенно мотнул головой в сторону хребта.

— Люблю горы. Потому — здесь.

Незнакомец принял ответ за чистую монету.

— Вот и я тоже люблю горы. Хочу подняться на Эльбрус. Спутника, понимаешь, ищу. Может, пойдешь со мной?

— Идти Ошхамахо? Нет. Времени нет.

— Так, может быть, разрешите пожить с вами, пока я найду себе попутчика?

— С нами нельзя. Опасно, — не зная, как себя вести, сказал Калмыков.

— Почему же?

— Тебе же лучше без нас. Кто скажет, что завтра будет. Никто. Лучше…

Бетал не договорил, снова укрепившись в первоначальных своих подозрениях. В самом деле, трудно было поверить, чтобы этот человек находился тут ради восхождения на Эльбрус.

«Выдумывает все, — думал Бетал. — Если не злое дело он затеял, то зачем тогда мы ему нужны? Присоединиться хочет. Хитрость — и ничего больше. Исмел прав, это плохой человек…»

Два чувства боролись в Бетале — вполне понятная в его положении недоверчивость и необъяснимая симпатия к пришельцу, которую он почувствовал сразу и которую не могли заглушить никакие подозрения.

Исподлобья, сурово и испытующе, но не зло и не враждебно Калмыков молча смотрел на своего собеседника. Тот, как видно, чувствуя, что в душе горца идет какая-то непонятная ему борьба, тоже выжидающе стоял, не опуская взгляда.

Наконец Бетал улыбнулся и извиняющимся тоном сказал:

— Владикавказ живешь?.. Оттуда приехал?

— Да. Я сотрудник газеты «Терек». Может, слыхал? Фамилия моя — Киров, а горцы называют Миронычем. Однако не подумай, что я родственник персидского царя Кира… Ты, я вижу, человек недоверчивый. Так вот, ни с царями, ни с князьями-я не в родстве, просто фамилия у меня такая.

— Ладно. Хочешь к нам — пошли тогда, — сказал Калмыков. — Мы от людей прячемся, но гостя уважаем. В старой пещере живем, наверх идти надо. Придешь?

— Приду, — пообещал Киров.

Через несколько минут он был уже возле палатки и расспрашивал своего проводника о Калмыкове.

— Видел этого парня?

— Видел. Сын Эдыка Калмыкова. Беталом звать.

— Говорит — не пастух и не чабан. Кто же он и что делает здесь, в ущелье?

— Бунтовщик, — заявил «Кармов. — Прячется тут.

Теперь Киров окончательно решил побывать в пещере у Калмыкова. Он понимал, что это сопряжено с известными трудностями: придется как-то преодолеть вполне объяснимую в подобной обстановке недоверчивость этих людей, тем более, что о себе Киров не мог особенно распространяться, памятуя, что жандармы упорно разыскивают «социал-демократа Сергея Кострикова».

Царские ищейки давно уже вынюхивали местопребывание «поименованного революционера Кострикова», организовавшего подпольную типографию и выпускавшего антиправительственные листовки в Томске и Иркутске, поднимавшего рабочих на борьбу с самодержавием, не раз сидевшего в тюрьмах в качестве «политического».

Спасаясь от «всевидящего ока», Киров приехал на Кавказ, переменил фамилию и осел во Владикавказе.